Сергей Курган - Песок вечности

– Исполнительная – это президент?

– Да, президент республики. Далее, правительство во главе с премьером здесь имеет опять-таки ограниченные полномочия, потому что оно существует при президенте. Если президент и правительство принадлежат к одной и той же партии, то правительство вообще превращается просто в исполнительный орган президента.

– А если они из разных партий?

– Бывает и такое, но подобную ситуацию называют словом cohabitation.

– Сожительство? – удивилась Аня.

– Ну, приблизительно так. Так вот, в таком случае полномочия правительства несколько расширяются. Но у президента в любом случае остаются внешняя политика и – главное – оборона. Он, кстати, является верховным главнокомандующим вооруженными силами. Однако есть один пункт, который в Конституции оговорен особо: ядерные вопросы.

– То есть ядерное оружие?

– Разумеется. Все что так или иначе касается ядерного оружия, и прежде всего принятие решения о его применении, относится к исключительной компетенции президента. Далее. Страна управляется в значительной мере президентскими ордонансами, то есть указами. Роль представительных учреждений ограниченна. И нигде более на Западе государственная бюрократия не играет такой большой роли и не является до такой степени замкнутой кастой, как во Франции.

– То, что вы рассказываете, мне чуть-чуть известно. Но я как-то никогда не задумывалась над этим всерьез.

– Однако же дела обстоят именно так. Еще меньше демократии на уровне местной власти. Власть строго и жестко централизована, потому что все более-менее важные вопросы решает Париж. Понятно, что это создает слишком большое преобладание столицы и с Германией никакого сравнения! Но такого перекоса нет и в большинстве западных стран.

– Я поняла. И для того, чтобы уменьшить этот перекос, решили создать регионы, правильно?

– Конечно! Между Парижем и департаментом создавалось промежуточное звено – регион, которому были отданы некоторые достаточно важные вопросы. Но главное – были возвращены в официальный обиход имена прежних исторических провинций! И это – как раз и есть одна из тех немногих вещей, которые можно поставить в актив правлению социалистов.

– Миттерана то есть?

– Ну да. А в текущем, 2014 году приняли решение их укрупнить.

– Уменьшить их число?

– Да. Например, три прежних региона – Шампань-Арденны, Лотарингия и Эльзас – объединили в один, под названием Grand-Est.

– Большой Восток? – изумилась Аня. – Что это за ерунда?

Серж вздохнул.

– Это не ерунда, Анечка, – сказал он. – Увы, совсем даже не ерунда. Тенденцию улавливаете?

– Улавливаю, – ответила Аня. – Опять вместо исторических имен – безлико-канцелярское «Восток». Стирают историческую память?

Серж пожал плечами.

– А что прикажете еще думать? Нет, официально это объясняют соображениями экономии. Но экономят почему-то именно на этом.

Серж вытер салфеткой губы, покончив с жарким. Его уже давно подали, и разговор продолжался в процессе его поедания.

– Ну, и из двух прежних регионов – Юг-Пиренеи и Лангедок-Руссильон – был образован регион Окситания.

– Что же это все-таки такое – Окситания?

– Это историко-культурный регион, где говорили некогда на окситанском языке. Да он и сейчас сохраняет еще некоторое распространение тут, на юге.

– Окситанский язык? Первый раз слышу.

– Раньше его принято было официально называть провансальским. Это романский язык, близкий к французскому, но также имеющий многие черты сходства с каталанским. И Окситания – это примерно то же самое, что Лангедок. То есть край, где говорят на langue d’oc.

– Язык «ок»? Как это понимать?

– Так на этом языке, то есть на окситанском, произносят слово «да» – «oc», в отличие от языка севера Франции, то есть французского, где слово «да» звучит как «oui». Южная Франция долгое время была, по существу, другой страной, хотя и входила в состав Французского королевства. Юг и поныне сохраняет самобытность, но во времена Средневековья он отличался от Северной Франции очень сильно, да и не только от нее. И именно поэтому тут укоренилась катарская и прочие ереси.

– В чем же было это отличие?

– Здесь была мягкая и гибкая культура. Это было во многом обусловлено тем, что тут образовалась смесь различных народов: иберийцев, вандалов, финикийцев, греков, римлян, франков и сарацин. Поэтому тут царила терпимость, которая распространялась даже на евреев, чего не было тогда более нигде в Европе. Еще одной причиной терпимости была зажиточность, потому что этот край был богат.

– Зажиточность порождает терпимость? – спросил Макс. – Так получается?

– Естественно! Богатство, как правило, терпимо. Это бедность зла и питает ненависть. Именно тут, на юге Франции, романтическое представление о Средневековье было ближе к реальности, чем где бы то ни было. И еще одно – сепаратизм.

– Вот даже как?

– Да. Дело в том, что движение катаров было тесно связано с южнофранцузскими феодалами, в первую очередь графами Тулузы, их городами, и использовано ими. Понимаете, их связь с севером, с королями Франции была слабой. Гораздо более тесно они были связаны с королевством Арагон, иными словами, с Каталонией, с Барселоной. Окситанская культура тяготела к Средиземноморью, и они стремились отделиться от Французского королевства.

– Ясно, что французские короли были против, все понятно! – заявил Макс.

– И тут политика, – вздохнула Аня. – Знаете, Серж, я вот сейчас вас слушала и подумала… Нет, конечно, вы все объяснили, как всегда, четко и исчерпывающе ясно. Но у меня возникло в какой-то момент такое ощущение, что я слушаю по телевизору комментарий политолога. «Сепаратизм», «сепаратисты» – это ведь и сейчас только и слышишь! Ох и до чего это все надоело! Скажите, Серж, потому что я не понимаю. Если кто-то вообще может мне объяснить, так это только вы. Ответьте мне, пожалуйста, на такой простой вопрос: что им всем неймется?!

Серж побарабанил пальцами по своему бокалу. Выражение лица у него было мрачно-задумчивым. Какое-то время он молчал.

– Простой вопрос, – произнес он наконец с саркастической усмешкой. – Такой ли уж простой?

Он опять замолк, теперь уже ненадолго.

– Понимаете, Аня, – продолжил он, – я мог бы много говорить вам о причинах сепаратистских движений, об их разнообразии и об их отличиях друг от друга. Я мог бы порассуждать об элитах и их амбициях и о многих других таких же правильных и резонных вещах. Иными словами, я мог бы вас заболтать, как это обычно и делают. Но вы хотите не просто знать. Вы хотите понять самую суть. А суть тут столь же простая, сколь и отталкивающая. И вы, Аня, уже сами ее высказали.

– Не вполне понимаю. Я высказала?!