Геннадий Марченко - Ревизор 2.0 [litres]

Инспектор обернулся и увидел, как пострел лет десяти сидит верхом на свинье, которая с возмущённым повизгиванием пыталась стряхнуть с себя наглого седока.

– Ибрагим, ну-ка всыпь ему горячих!

Басурманин выдернул из-за тонкого кожаного ремешка плеть, и одного этого хватило, чтобы сорванец резво спрыгнул с хавроньи и дал дёру, сверкая босыми пятками. Ибрагим сунул плеть обратно за пояс и, как ни в чём не бывало, вернулся к прерванному занятию.

Следом за Свидригайловым выказать почтение гостям вышли полная дама лет за пятьдесят, статный усач в мундире, по виду годившийся ей в сыновья, с ним такая же молодая особа.

– Ну-с, прошу любить и жаловать, – снова расплылся в улыбке Яков Венедиктович. – Моя дражайшая супружница Агриппина Фёдоровна, свет очей моих и верная спутница в горе и радости. А это сын мой, Василий, ныне поручик N-ского пехотного полка и супруга его Настасья Петровна.

С Василием произошёл обмен рукопожатиями, дамам Пётр Иванович поцеловал ручки, в свою очередь и Свидригайлов-младший коснулся усами тыльной стороны ладошки Лизоньки Мухиной. Тут появилась и няня – женщина средних лет – с завернутым в кружевные пелёнки младенцем.

– А это, вероятно, и есть виновница торжества? – кивнул Копытман на сонно гугукнувший свёрток в руках женщины.

Лизавета тут же вручила родителям чада извлечённый из ридикюля платок, а Копытман – увесистую «Детскую Библию». Подарки были приняты с благосклонностью, после чего гостей провели в дом.

Внутри убранство было достаточно скромным, хотя и не лишённым вкуса. Когда Пётр Иванович вошёл в залу, его взор привлёк лежавший на пуфике шитый бисером кошелёк, но работа была ещё не окончена и принадлежала, наверное, кому-то из женщин. Взгляд притягивала и шахматная доска на круглом, лакированном столике. Партия явно также была не окончена, и играли, по всей видимости, уже мужчины.

Копытману и Елизавете Кузьминичне предложили располагаться, предложив чай с дороги и сообщив, что праздничный обед будет дан ближе к вечеру. Как раз и другие гости подъедут.

– После спектакля на ночь я вас никуда не отпущу, – заявил Свидригайлов Мухиной и Копытману. – Хоть и разогнали банду Гусака, не без вашего участия, между прочим, сударь, но где-то они снова прячутся, и мало ли что… Я уже распорядился приготовить для его высокоблагородия гостевой флигель, а вы, Елизавета Кузьминична, переночуете в спаленке на втором этаже левого крыла.

Минуту спустя состоялось знакомство с кудлатым итальянцем Джованни, напомнившем Копытману Жакоба в исполнении Абдулова из виденного когда-то в будущем фильма «Формула любви». Скрипач неплохо говорил по-русски и, выказав своё почтение, тут же куда-то испарился. А следом появились несколько близких родственников Свидригайлова, приехавших на крестины Софьи Васильевны. Тощую как жердь и молчаливую женщину бальзаковского возраста Яков Венедиктович представил как свою младшую сестру Глафиру Венедиктовну, по мужу Лещёву, чей супруг, по словам Свидригайлова, владел небольшим имением в соседней Пензенской губернии. Была ещё супружеская чета в лице Антона Павловича и Екатерины Васильевны Рябихиных. Антон Павлович тучной комплекцией походил на шар, был красен лицом и тяжело отдувался, то и дело промокая лоб и шею не первой свежести платком. Дражайшая половина его была словно уменьшенной копией супруга – такой же круглой и краснощёкой, только ростом ему по плечо, отчего казалась идеально сферическим существом, из которого торчали четыре конечности и кругленькая головка. На первом верхнем веке Екатерины Васильевны с краю пузырилась бородавка и, казалось, часто смаргивая, Рябихина пытается её таким образом стряхнуть.

При этом оба оказались характера живого и даже весёлого, а Рябихин то и дело сыпал рассказами из своей, как он настаивал, героической молодости. Врал Антон Павлович виртуозно, с его слов, к примеру, выходило, что он в русско-турецкую войну во время решительного приступа в составе 6-го пехотного корпуса чуть ли не в одиночку взял стоявшую на берегу Дуная крепость Исакча.

Лизонька с улыбкой шепнула Петру Ивановичу, что Рябихин служил интендантом, и единственный приступ, который с ним может случиться, – это печёночные колики от неумеренного обжорства и непомерных возлияний.

Затем Елизавету Кузьминичну увлекли в свои женские тенёта Агриппина Фёдоровна, Глафира Венедиктовна и Екатерина Васильевна, а Яков Венедиктович отправился переодеваться в парадное, пояснив, что скоро начнут прибывать гости. Пётр Иванович от нечего делать стал листать «Земледельческую газету», а Рябихин, позёвывая, уселся на кушетке.

Хозяин усадьбы снова появился спустя четверть часа в тёмно-зелёном фраке с серебряными пуговицами и светло-серых панталонах, заправленных в начищенные до блеска салом сапоги. Шевелюра же его после снятия папильоток приобрела довольно игривый вид.

Выяснив, что гость не курит, предложил ему всё же провести время в сигарной комнате за партейкой в шахматы, где они тоже присутствовали, заодно пригласив присоединиться к ним и Рябихина. Но последний отказался, мол, шахматы навевают на него скуку, лучше он пока вздремнёт на кушетке. Так что в сигарную отправились без этого шалтай-болтая.

Сигарная оказалась довольно приличным помещением, половину которой занимал обтянутый зелёным сукном бильярдный стол, над которым висела люстра со свечными огарками.

«Загнать бы шар в лузу», – мечтательно подумал соскучившийся по игре Копытман, однако решил в чужом доме не хозяйничать.

Яков Венедиктович сказал, что в бильярд играет обычно с помещиком Лупоглазом, когда тот совершает набег в его владения. Однако шахматы привлекали его больше. Будучи большим любителем этой старинной индийской игры, обучил ей сына, с которым перекидывается в партейку во время его нечастых визитов в имение, а так по большей части тренируется сам с собой, либо зазывает в гости соседа, помещика из Бояровки Платона Никифоровича Лукоянчикова. Который, к слову, также должен нынче прибыть ближе к вечеру.

Свидригайлов великодушно предложил инспектору начинать белыми, сам же в ожидании первого хода противника, который, как и ожидалось, шагнул пешкой с e2 на e4, закурил сигару, не забыв упомянуть, что она скручена на его табачной фабрике.

– Лет десять назад, будучи заядлым курильщиком, я решил разводить табак-с, – двигая чёрную пешку с e7 на e5, сказал помещик. – Закупил семена, высадил сразу на двух десятинах, одновременно начав строительство табачной фабрики из жареновского кирпича. Увы, в наших краях первый год урожай хорош, а после табак становится едким и безвкусным. Для нетребовательного покупателя и такой сойдёт, а для сигар, коими я потчую гостей и поставляю на продажу в Симбирск, требуется табачный лист высокого качества. Потому сырьё для сигар пришлось везти из Америки и Ост-Индии. Сигара из такого листа тлеет аккурат три минуты после затяжки, а из нашего – всего минуту.