Евгений Красницкий - Так не строят!

«И чего тем ляхам дома не сидится? Землю бы пахали, дома строили, железо ковали, детей растили, как люди… Так нет, неймётся! Не хотят сами хрип рвать, зато чужим горбом нажитое отнять – всегда пожалуйста. А вот хрен им суковатый, поперёк себя волосатый! Не дам! Сдохну, а не дам! И наши, михайловские, не дадут! И ратнинские тоже!»

– Послушивай! – затянул караульный на башне. – Послушивай! – отозвался ему другой.

За спиной послышались чьи-то мягкие шаги.

«О, вот и ратнинские! Десятник тех парней – воинских учеников, что обоз с бабами охраняли, как его, Веденя. Странно, они там, в Ратном, всех христианскими именами зовут, а тут не поймёшь, то ли родовое, то ли прозвище… А он повеселел, по первости-то, как только в крепость въехал, рожа у него была – краше в домовину кладут… Что ему Филимон сказал, интересно?»

– Не спится, десятник? – Старшине внезапно захотелось поговорить.

– Не спится, дядька Сучок, – отрок от уважительного «десятник» несколько смутился.

– Вот и мне… – Плотницкий старшина сглотнул. – Что там в Ратном?

– К бою готовятся. Все, – парень дёрнул щекой. – И сотня, и ваши – михайловские, и погостные, даже бабы с детишками! Ероха со своими глуздырями и тот!..

– А тебя с десятком сюда?

«И чего я с ним, как с равным? А, да пошло оно всё! Хочу и говорю! Может, нам вместе ратиться, а железо всех равняет…»

– Да… – отрок тронул рукоять кинжала, – сюда… Некому, говорят, больше – мы уже в бою побывали, но всё равно обидно! Бабы остались, а мы! Дядька Филимон говорил, что мы уже сами воевать способны, а михайловским присмотр нужен… Лестно, да всё равно на душе погано – батька у меня там, мать, сёстры…

– Вот и я здесь, а не там! – Сучок вздохнул. – Наши воевать пошли, а меня не пустили. Говорят – здесь нужен! Будь моя воля – тоже бы в Ратном был!

Со стороны девичьих светёлок раздался полный муки крик роженицы. Среди беженок баб на сносях оказался чуть не десяток, и всем, то ли от тряской дороги, то ли от выпавших на их долю переживаний приспичило рожать прямо сейчас. Сучок и Веденя переглянулись. Плотницкий старшина заметил, что парень слегка побледнел.

– Да что ж оно… – начал было Веденя, но закончить фразу не успел.

– Чего раскудахтались, десятники? – Филимон появился неожиданно. – Одного не пустили, другого услали! Бабы и то лучше вас службу понимают! Ещё слезу пустите тут оба! Старый да малый – слушать противно!

Крепко побитый жизнью плотницкий старшина и только вступающий в жизнь парень вытянулись в струнку и с недоумением взирали на старого воина, пытаясь понять, что же так разгневало спокойного и выдержанного наставника? Подумаешь, о наболевшем заговорили да на жизнь друг другу пожаловались – что тут такого? Может, завтра бой, а в бою всяко бывает, так почему бы и не облегчить душу?

– Вижу, зря я перед вами козликом скакал, не поняли вы не хрена, – отставной полусотник в сердцах сплюнул через бойницу. – Ну так внимайте – самыми простыми словами расскажу! Слышите меня?

– Так точно, господин наставник! Да, дядька Филимон! – два возгласа слились в один.

– Говорите «была б ваша воля»? – Старый воин пристально посмотрел в глаза сначала Сучку, потом Ведене. – Ладно, ты, парень, молод ещё, а ты, Кондрат, мог и догадаться… Нет её больше, вашей воли! И у меня нет, и у десятников, и у сотников. Да и у князей с воеводами тоже. Как на воинскую стезю встал, всё – не принадлежишь ты себе больше! Только так! Иначе не стоять войску! Когда люди воинские по своим хотелкам поступать станут, то всем смерть! Поняли меня?!

– Вроде бы… – неуверенно отозвался плотницкий старшина.

– А ты, Веденя? – отставной десятник ткнул пальцем в сторону отрока.

– К-кажется, дядька Филимон, – парню явно хотелось что-то спросить.

«Вот тебе и свобода воли! Гаркун бы послушал сейчас… По доброй воле от воли отказаться и себе не принадлежать! И ведь все сами в этот хомут лезут – не удержишь… Даже Веденя этот… Его на смерть не пустили, а он от этого как в воду опущенный. Во как! А ты-то сам, Кондрат? И ведь уже назад пятками не согласишься!

Это что ж получается, ети его? Я теперь по доброй воле с ними? Ну, себе не принадлежу – понятно, а кому? Лису, Корнею? А они?»

– Вроде бы! – передразнил Филимон. – Только начинаете ещё! Вижу, спросить хотите? Так давайте, не мнитесь, как девка по первому разу на сеновале!

– Филимон, а кто всеми нами владеет-то? Вот от него, – Сучок кивнул в сторону воинского ученика, – до воеводы Корнея и князя?

– Служба, Кондрат, воинская стезя и честь! – голос ветерана звучал торжественно. – Товарищество боевое! Мы землю храним, собой её закрываем, оттого над судьбой своей не властны. Привыкай, теперь и ты с нами!

– Вот оно как… – ни к кому не обращаясь, пробормотал Веденя. – Дядька Лука о том же толковал…

– Да, так! Пока в землю не ляжешь! – в негромком голосе наставника послышались отзвуки Перунова грома.

Плотницкий старшина и десятник воинских учеников согласно кивнули.

– Ну, а коли над собой у вас воли нет, – уже другим голосом продолжил Филимон, – ответствуйте мне, голуби – вы хоть чего-нибудь жрали сегодня?

– Нет вроде, – выдавил после некоторого размышления Сучок, а Веденя просто отрицательно мотнул головой.

– Так и знал, – наставник беззлобно усмехнулся. – А ну давайте в трапезную, а оттуда в люлю! Там над моими словами и подумаете. Узнаю, что ещё ночью шлялись, – вот вам крест, велю в темницу посадить для вразумления! Брысь отсюда, мыслители!

Сучок всю ночь проворочался без сна на своём тощем тюфяке. Толпы, сонмы, стада и легионы мыслей, страхов и тревог одолевали старшину. Не за себя он тревожился, не за Алёну даже, хотя при мысли о том, что с ней может что-то случиться, мастера прошибал пот. Как бы не впервые в жизни раб божий Кондратий думал не о себе, не о немногих близких людях, не об артели, а о чём-то большем, вмещающем в себя всё, что так дорого – если не как океан каплю, то уж как озеро точно. И михайловские, и ратнинские, с которыми он недавно хлестался чуть не до смерти, и лесовики, и даже неведомые погостные стали своими – Сучок сам не заметил как. Просто в голове само собой появилось слово «наши» – и оно вместило всех.

Невдомёк было мастеру, что сегодня такие выводы делал не он один – своими начали осознавать друг друга отроки Младшей стражи и ратники сотни; лесовики, издревле поклонявшиеся Велесу, увидели в христианах и воинах, славивших Перуна, не пришлых завоевателей, а родню, чья кровь за сотню лет густо перемешалась с их собственной; что страшный Корней-Корзень ныне держит меч против общего врага, прикрывая собой всех без изъятия. И уж совсем удивительным открытием оказалось для лесовиков, что под знаменем Корнеева внука в бой пошли и их родовичи. Общий враг объединил всех.