Василий Криптонов - Заметки на полях

— А он так и не ответил.

На этот раз я угадал. Катя опустила голову и заплакала. Я задумчиво докурил сигарету, выбросил окурок. Прижал Катю к себе.

— Ты о нём до сих пор вспоминаешь?

— Нет, — прошептала она, дрожа у меня в руках, как осинка. — Просто… обидно…

Если бы я тогда, в детстве, мог представить, что устроит в её сердце мой идиотский конверт… Но все дети — эгоисты. И я думал только о том, что Катя меня не любит. А она, может, и любила. Но не хотела вновь оказаться в такой ситуации. Не могла. Но вот — оказалась.

— От меня ты не отделаешься, — сказал я. — Хоть письмо пиши, хоть в глаза на три буквы посылай. Я тебя спасу.

Кажется, она засмеялась сквозь слёзы.

— Как? — услышал я, будто шелест застывшего ветра. — Уведи меня сейчас!

— Куда?

— Куда угодно!

— Кать, посмотри на меня.

Она посмотрела. Красными заплаканными глазами.

— Мы можем уйти. Допустим, у меня даже есть хороший друг без царя в голове, который нам чем-то поможет. — В этот момент я подумал об Ане. — Но долго это не продлится. Я не смогу обеспечить нам жизнь, пока не доберусь хотя бы лет до восемнадцати. И нас будут искать. Не просто так — с милицией и ориентировками на всех столбах. Найдут. Это будет полный п**дец, когда найдут. Я с этим справлюсь, ты — не знаю. Тебе будет в тысячу раз больнее, чем тогда. Мы ничего не выиграем. В этом уродском мире нельзя отвоевать счастье в честном бою, здесь побеждает только подлость и наглость. Но тебе повезло. Ты сидишь на крыше не со сказочным принцем, а с циничной мразью в трусах и прокуренной куртке. И я нам это счастье выгрызу. Обещаю. Дай мне неделю. И через эту неделю ты придёшь ко мне на день рождения, а твой папа лично поправит тебе бант перед тем, как поцеловать на прощание.

— Б-бант? — Катя широко раскрыла глаза.

— Н-да… — Я погладил её по голове. — Видишь ли, какое дело… У тебя будет бант. Красный. Смирись.

Неуверенная улыбка в ответ.

— Веришь мне?

Кивнула.

— Хорошо. Главное — держись. И мы победим. Хочешь ещё посидеть?

— Угу.

Её голова опустилась мне на плечо. Внизу горел фонарь. В небе безмолвно висели звёзды. Целая вселенная замерла, ожидая, пока я разрешу ей пошевелиться. А я не хотел разрешать…

Мы сидели на крыше до тех пор, пока не закончилось пиво и Катя не начала клевать носом. Тогда я, как истинный джентльмен, почёл своим долгом проводить даму до постели. Спустились мы тем же путём, что и поднялись. В подъезде Катя цинично похитила чёрную кошку, которая так и не смогла (уже, наверное, и не сможет) покорить свою маленькую Фудзи.

— Не мучай зверушку! — попытался я повлиять на ситуацию.

— Хочу кошку! — безапелляционным тоном заявила Катя.

— Она же чья-то, наверное.

— Ну и что? Пиво тоже было чьё-то. Я ей молочка налью. А если утром она останется — я буду точно знать, что мне всё это не приснилось.

Трудно спорить, когда тебе приводят железобетонные аргументы. Нет, способы, конечно, есть. Всегда есть способ победить в споре. Например, заявить: «Если всё так, как ты говоришь, почему же тогда Союз распался, а?». Или: «Если дельфины такие умные, то почему же они тогда живут в и́глу?!». Но я решил великодушно уступить победу Кате.

Она шла, уткнувшись носом в парализованную кошку, которая, казалось, теперь пыталась бежать в небо, тараща невидящие глаза на луну. А я шёл и думал, что Катя, похоже, западает на мальчиков постарше. Во-первых, очевидно сильное влияние отца, которого она, по всем законам психологии, и будет искать в каждом кандидате на отношения. Во-вторых, этот лагерный «парень», которому пятнадцать. Для взрослых людей три года разницы — это ничтожно. Для подростков — это пропасть. Чтобы преодолеть такую пропасть, усилия нужны с обеих сторон. А им, вот, двух недель хватило, чтобы начирикать трагедь в духе Ромео и Джульетты.

Ну и в-третьих — я. Я, который в прошлой жизни, будучи ровесником Кати (даже чуток помладше), не удостоился от неё и ласкового слова, но зато теперь, внедрившись в детское тело тридцатилетним разумом, сорвал джекпот. Хотя, в полном смысле слова, джекпота я ещё не сорвал, но это ерунда. Главное, что у меня есть — её доверие. Не обмануть бы его ещё…

Остановившись возле Лёхи с корешем, я осторожно вернул им пустые бутылки. Пусть пацаны тоже почувствуют чудо. Может, преисполнившись мистическим трепетом, бухать бросят.

Катя хохотала до слёз, глядя на мои действия. Пиво неплохо так дало ей в голову. Я даже ощутил укол совести: напоил ребёнка… И, к тому же, укрепил этот порочный круг: отец давал пиво — я дал пиво. Но я ведь совершенно не похож на её отца, на самом-то деле! Что будет с нашими отношениями дальше, когда она это поймёт? Бр-р-р!

Я помотал головой и представил дядю Петю, с его ласковым взглядом: «Сёма, ну что ты за х**ню опять придумал? И чего тебе спокойно не живётся, я не понимаю…». Может, в чём-то он и прав, этот хрен моржовый. Может, не нужно всё усложнять и сводить неисчерпаемые возможности, которые даёт жизнь, к тонкой прямой линии, ведущей из точки «стартовый капитал» в точку «конечная цель». Но если всё так, то какого же хрена мне так сильно не доставало в прошлой жизни? И почему, б**дь, эти е**чие дельфины живут в иглу?!

Дома Катя поставила кошку на пол в кухне, налила ей молока в блюдечко. Я подавил искушение запустить время прямо сейчас, чтобы увидеть, как офигеет несчастное животное. Нет, лучше сперва вернуться домой, а уже потом…

Но вернуться домой оказалось не так-то просто. В ванне Катя провела минут десять — всё это время я слонялся по её комнате, считая невежливым просто уйти. Потом она легла в постель. Я выключил свет, поцеловал её на прощание, почувствовав мятный запах зубной пасты. Катя обняла меня и прижала к себе. Молча.

Чего она хотела? Проверить меня, убедиться, что я — не такой, как все? Или просто по-детски хотела получить какого-то безвозмездного тепла? А может, просто хотела меня обнимать, и всё. А может, и нет. В конце концов, она была на год старше, чем в прошлом году, и некоторые мысли, вполне возможно, пугали её уже не так сильно.

Я устал. Смертельно устал за эти минуты, сражаясь сразу на два фронта. Как только удавалось победить сон, меня одолевала страсть. Усилием воли одолев её, я чувствовал, что засыпаю в тёплых объятиях Кати… Наконец, уснула она. Её руки расслабились, дыхание стало ровным и глубоким. Я осторожно отстранился, встал и на цыпочках покинул комнату, прикрыл за собой дверь.

Входная дверь, слава богу, просто захлопывалась, безо всяких премудростей. Я постарался закрыть её максимально бесшумно, чтобы не потревожить Катин сон.

Добравшись до дома, я содрогнулся от нехорошего предчувствия. Сунул руки в карманы и испытал облегчение, сравнимое с опорожнением мочевого пузыря после двухчасовых поисков укромного уголка в центре города. Ключи были в куртке.