Александр Ханин - Гессенская волчица [litres]

Брилевич выдержал небольшую паузу и протяжно скомандовал, как будто пропел молитву:

– Рота-а-а, пли!

Сотня винтовок выпалила вверх. Грохот выстрелов, расколовший тишину, остановил демонстрантов. Толпа замешкалась, но через несколько минут от неё отделилось два человека.

Первым шёл Бальмонт, который, как бы бравируя, нацепил свою широкополую шляпу на трость и нёс её высоко над головой. Чуть сзади шёл длинноволосый молодой человек в пенсне, одетый в роскошную шубу из выдры и бобровую шапку. Подойдя вплотную к Брилевичу, они остановились.

– Господин полковник, – обладатель роскошной шубы протянул Брилевичу несколько листов бумаги, – я приват-доцент Пётр Струве, а мой коллега – поэт Константин Бальмонт. Мы хотим передать Императрице петицию петербургских студентов, в которой изложены требования, принятые на собрании…

– Что ещё за требования? Вы совсем спятили, господин приват-доцент! – резким движением руки Брилевич оттолкнул протянутые ему бумаги. – Мерзавец ты, а не приват-доцент! Немедленно возвращайтесь назад и передайте, что ежели через пять минут толпа не разойдётся, то следующий залп будет по бунтовщикам! И пеняйте тогда на себя!

– Это не бунтовщики, полковник, – вклинился Бальмонт. – Это обычные русские люди, которые пришли за милостью. Царица…

– Молчать! Вон отсюда! – голос Брилевича сорвался на крик. Полковник взял коня в шенкеля и отъехал в тыл измайловцев, приготовившись командовать.

Видя, что полковник не пожелал взять петицию, и что переговорщики возвращаются назад ни с чем, наиболее дерзкие, точнее те, кто уже успел принять дозу спиртного посолиднее, пошли на солдат, пытаясь добросить булыжники и пустые бутылки. В толпе студентов раздавались выкрики, что солдаты стрелять не будут…

Великий Князь Сергей Александрович, видя успешное наступление студентов, досадливо воскликнул:

– Ну чего же Брилевич медлит!!! Эти сволочи же сейчас сомнут измайловцев!!!

И в этот момент раздалось протяжное:

– Пальба – рот-той! Прям-ма-а по толпе! Рота-а – пли!

Множество выстрелов сливаются в один… Десятки мёртвых и раненых валятся на мостовую. Пьяные наглецы, ближе всех подошедшие к солдатам, все сражены. Среди трупов виднеется тело в роскошной шубе из выдры. Залитые кровью бумаги разлетелись… Рядом упал раненый в обе ноги, истекающий кровью Бальмонт. Вереща от боли, как заяц-подранок, он попытался ползти. Подбежавший к раненому поэту Короленко упал на колени, и закричал, воздев руки к небу:

– Убийцы-ы! Опричники! Будьте вы прокляты!

Истошный, напоминающий бабий, голос Короленко слышен далеко. Но вот снова раздалась протяжная команда:

– Рота-а – пли!

Второй залп измайловцев снёс передние шеренги демонстрантов… Рёв ужаса. Студенты стали бежать в беспорядке, некоторые стали на колени, умоляя о пощаде. В то время, когда передние стали разворачиваться бежать, толпа напирает сзади. Началась давка. После третьего залпа демонстранты рванулись в направлении Николаевского моста. Видя это, Брилевич скомандовал:

– Прям-ма по бегущим! Пальба пачками!

Солдаты открыли беспорядочный беглый огонь, и многие студенты, успевшие отбежать шагов на триста-четыреста, падали под выстрелами.

Николаевский мост со стороны Английской набережной был перекрыт 2-м батальоном Измайловского полка, переходить Неву по льду никто не решился, и потому студенты стали разбегаться в примыкающие улицы. Там их уже ждали конно-гренадеры и всадники Санкт-Петербургского жандармского дивизиона, которые задерживали бегущих и передавали их в руки городовых. Пытаясь прорваться, студенты попадали под копыта коней. Стрельба прекратилась, и по сигналу трубы лейб-казаки бросились преследовать убегающих студентов, беспощадно избивая нагайками любого, кому не повезло в этот день быть в студенческой фуражке, пальто или тужурке.

Вслед за казаками шли городовые, которые осматривали лежащие на мостовой тела, выявляя раненых, которых грузили на подъехавшие телеги. Легкораненых сразу же отправляли в Дом предварительного заключения, тяжёлых увозили под охраной полиции в Мариинскую больницу.

Уже к вечеру начались беспорядки в Военно-медицинской академии. Вызванные туда кавалергарды и конногвардейцы жестоко разогнали студентов-медиков буквально за час.

В Петербурге воцарилось тревожное спокойствие. Власти ждали возможных новых выступлений, а студенты затаились, ошарашенные и испуганные жестокой расправой.

В Императорской Военно-медицинской академии, Петербургском и Московском университетах после произведённых арестов осталось не более тридцати процентов студентов. Петербургские и московские тюрьмы были переполнены арестованными, а жандармские офицеры работали день и ночь, ведя дознание, чтобы выяснить зачинщиков и организаторов беспорядков.

* * *

Часть студентов Военно-медицинской академии была отдана под суд, часть по приказу военного министра – отправлена в дисциплинарный батальон. Оставшиеся в академии студенты-медики были переведены на казарменное положение, под строгий надзор курсовых офицеров.

Похороны затоптанного казаками студента юридического факультета Сергея Дягилева, на которые пришли сотни людей, чуть не спровоцировали новые беспорядки. Питерские извозчики, узнав, что хоронят «скубента», который «бунтовал против царя», попытались при помощи кнутов и своих крепких кулаков разогнать похоронную процессию. Лишь своевременное вмешательство полиции и военного патруля предотвратило кровавую развязку.

Жандармы и полиция провели новые аресты, после чего ряд либерально настроенных профессоров в знак протеста подали в отставку. Среди них был троюродный брат убитого бунтовщика Короленко – приват-доцент кафедры минералогии Московского университета Владимир Иванович Вернадский.

Александринскую Россию покинули именитые философы, вдруг ставшие ненужными в родном Отечестве. Владимир Сергеевич Соловьёв, Николай Яковлевич Грот, Лев Михайлович Лопатин, Георгий Иванович Челпанов, князь Сергей Николаевич Трубецкой, Дмитрий Сергеевич Мережковский, Николай Фёдорович Фёдоров.

Демонстративно подал в отставку ректор столичного университета академик Никитин, 140 140 Никитин Пётр Васильевич, действительный статский советник. Ординарный профессор классической филологии (1886). Ректор Императорского Санкт-Петербургского университета (1890). Эстраординарный академик Императорской Академии наук. а следом за ним – несколько десятков преподавателей других высших учебных заведений, пожелавших выразить свой протест против жестокой расправы над студентами.

Отставки были приняты незамедлительно, а на дальнейшей карьере этих господ был поставлен жирный крест, ибо Императрица восприняла произошедшее, как неприкрытый вызов лично ей и её самодержавной власти. Желаете, господа учёные, фрондировать дальше и открыто поддерживать бунтовщиков? Тогда не обижайтесь и получите Высочайшее повеление о лишении всех чинов.