Александр Ханин - Гессенская волчица [litres]

В квартиру ректора Московского университета Некрасова 134 134 Некрасов Павел Алексеевич, действительный статский советник. Ректор Императорского Московского университета (1893). Ординарный профессор математики. Вице-президент Московского математического общества. кто-то подбросил анонимное письмо с угрозой повесить его на Красной площади, как «царского сатрапа» и «палача русского студенчества». Письмо было подписано таинственным «Комитетом памяти Ивана Распутина», а в верхнем углу зловеще красовался зловещий череп со скрещенными костями.

* * *

«Пожиратель наук» не стал мешкать и, узнав о начале студенческой акции, приказал собрать Комитет министров. Заседание проводили на квартире канцлера, в просторном рабочем кабинете. Кроме министров присутствовал Великий Князь Сергей Александрович, по-хозяйски усевшийся рядом с канцлером, помощник Главнокомандующего князь Оболенский, столичный градоначальник генерал фон Валь и обер-прокурор Синода Победоносцев.

Граф Игнатьев пожелал выслушать мнение присутствующих, как следует поступить в сложившейся непростой ситуации. Несомненно, студенты столичных университетов не могли не понимать, чем рискуют, и что за подобную акцию их ожидает поголовное исключение. Только что опубликованный закон и дисциплинарный устав требовал однозначного исключения всех забастовщиков. Но размах студенческой забастовки, её организованность, поддержка студенческих требований многими профессорами и общественностью вызвали разногласия среди министров.

Министр юстиции Муравьёв и министр землеустройства и земледелия Ермолов в один голос заявили, что массовое исключение забастовщиков приведёт лишь к более радикальным протестам, а в случае применения мер насилия детские пока что выступления студентов могут превратиться в серьёзные беспорядки.

Алексей Сергеевич Ермолов с его приземистой, далеко не казистой фигурой, с его обросшей во всех направлениях головой, отнюдь не производил впечатления сановника. Сейчас он стоял, держась вполоборота к Великому Князю Сергею, находясь как будто постоянно наготове от него уйти, и сбивчиво пытался защитить свою точку зрения.

– Ваше Императорское Высочество, Московский и Петербургский университеты не просто высшие учебные заведения! Как уже сказал уважаемый Николай Павлович, в них обучается почти восемь тысяч человек, а это чуть ли не половина всех российских студентов. – Лицо Ермолова покраснело от волнения, но он продолжал бубнить. – Если завтра всех забастовщиков исключить, то кто же будет учиться? Кому будут читать свои лекции наши профессора? Господи, в России и так мало людей с высшим образованием, так имеем ли мы право вот так, одним ударом, оставить страну без образованных людей? Ну, с кем же мы останемся?

Сергей Александрович молча слушал Ермолова, пристально глядя на него. В это время дверь распахнулась, и на пороге появился Великий Князь Николай Николаевич. Буквально влетев на своих длинных ногах, небрежно приложив ладонь к красной гусарской фуражке, он слышал последние слова Ермолова и не замедлил с гневной отповедью.

– Алексей Сергеевич, Вы что же предлагаете, и дальше терпеть бунтовщиков? Ведь то, что сегодня произошло, это не что иное, как бунт, тот самый страшный русский бунт. Кровавый и беспощадный. – Властное и строгое лицо Великого Князя исказилось, а голос стал срываться на тот визг, присущий сильным личностям, склонным к истерикам. – Вы знаете иной способ подавить бунт, кроме как штыками? Или надеетесь уговорами да разговорами утихомирить бунтовщиков?

– Но, Ваше Высочество, мы рискуем остаться без образованного класса, без врачей, без юристов! Исключим этих, а где же иных взять? – не сдавался Ермолов.

– А где брал образованных людей Пётр Великий? Уж лучше набирать в университет способную молодёжь из простонародья, чем растить открытых врагов самодержавия! Россия велика, народа у нас хватит!

Слова о возможном кровопролитии, высказанные воинственным Великим Князем, с высоты почти двухметрового роста, прозвучали зловеще и вызвали мимолётную тишину, которую нарушил министр юстиции.

– Ваше Высочество, но хватит ли военной силы для подавления беспорядков? Достаточно вспомнить апрельские погромы евреев, и то, как войска во многих случаях ничего не могли поделать, оставаясь лишь беспомощными созерцателями. – Муравьёв оглядел всех присутствующих, ища поддержки своим опасениям. – Что будет, если к студентам присоединятся другие недовольные?

– Не беспокойтесь, Николай Валерианович, – вмешался Сергей

Александрович, – не присоединятся. Я не только Главнокомандующий, я ещё и генерал-губернатор, и имею сведения о настроениях в обществе. Петербургские мастеровые и рабочие не пойдут в поддержку «скубентов», а московские – те ещё и по шее наваляют бунтовщикам. Что же касается апрельских погромов… Вы правы, тогда войска действительно не проявляли особого рвения для защиты жидов. Но только потому, что я сам приказал так поступать, ибо невозможно остановить праведный гнев, направленный против цареубийц. Нужно же было дать вылиться народному возмущению!

– Бог не выдаст, свинья не съест, господа! – громко произнёс Николай Николаевич. – Я распорядился выдать всем нижним чинам Гвардейского корпуса по две чарки водки дополнительно, и усилил патрули в столице. Московский гарнизон тоже не дремлет, там Соболев 135 135 Соболев Леонид Николаевич, генерал-лейтенант. Начальник штаба Виленского военного округа (1891), начальник штаба Московского военного округа (1895). уже принял нужные меры, пусть только кто сунется, получит по сопатке!

Резюме подвёл молчавший до сей поры граф Игнатьев. Он вышел из-за стола, стал расхаживать по кабинету, устланному огромным ковром бухарской работы.

– Не знаю, знаком ли уважаемый Алексей Сергеевич с проблемой волков, – обратился канцлер к Ермолову. – Хотя, как именитый сельский хозяин, должен быть наслышанным… Ежели волк повадился резать ягнят, то никакие уговоры тут не помогут, господа… Тут нужен опытный охотник и добрые собаки, которые изловят серого хищника.

Игнатьев остановился, обвёл взглядом своих гостей. Глаза его были взволнованными, но голос звучал уверенно и спокойно.

– Это не просто забастовка, господа, и даже не просто бунт… Это – ультиматум государству и власти! Это – ультиматум нам с вами! Студенты, или те, кто их науськивает, фактически говорят нам всем: «Руки вверх!» Стоит нам сегодня сдаться, дать слабину, пойти хоть на малейшие уступки, как появятся новые требования. Поверьте, требования эти будут гораздо серьёзнее. Общественное мнение выражается журналистами, оно создаётся и фабрикуется печатью. Газеты имеют весьма различное значение для жителя столицы, который мельком пробегает их, и для провинции, для молодёжи, где они читаются внимательно. Представьте, что будут писать газеты, если власть уступит студентам хоть в чём то. Газетчики подадут это, как победу студентов, и как слабость власти. Не дождутся! – грохнул он кулаком по столу так, что на столе мелко задрожал хрустальный графин.