Александр Ханин - Гессенская волчица [litres]

* * *

Отправив восвояси генерала Баранова, канцлер поспешил на вечерний доклад к Императрице. В кабинете Александры Фёдоровны он застал Великую Княгиню Елизавету, которая что-то рассказывала вполголоса, сидя в кресле у окна.

Сёстры были практически в одинаковых скромных тёмных платьях, обе хрупкие, высокие, сказочно прекрасные. Лишь глаза, сине-ледяные у Аликс и нежные серо-голубые у Эллы, отличали их между собой.

При появлении графа Игнатьева Елизавета Фёдоровна сразу умолкла и встала с кресла, явно собираясь покинуть кабинет. Императрица попросила сестру остаться, после чего пригласила канцлера к столу.

Николай Павлович, которого вообще было трудно чем-то смутить, весьма неуютно чувствовал себя под пристальным пытливым взглядом Елизаветы Фёдоровны. Он был прекрасно осведомлён о том, что Великая Княгиня почему-то недолюбливает его, и теперь старался не смотреть в её сторону.

Императрица протянула канцлеру папку и попросила ознакомиться. Увидев в его глазах немой вопрос, она пояснила:

– Это список тех лиц, граф, которые были ознакомлены с богопротивным мерзким сочинением и высказываниями Великого Князя Николая Михайловича. Он сам его составил… Собственноручно написал, никого не забыв и не пожалев…

– Я понял, Государыня, и жду приказаний.

– Николай Павлович, я не могу оставить безнаказанными тех, кто

вольно или невольно оказался причастным к этой непристойной истории. – Голос Императрицы звучал глухо, с заметным английским акцентом. – Но я теряюсь и не знаю, какое же должно быть наказание. Не вызовет ли это ненужных пересудов в обществе?

– Ваше Величество! Те пересуды, которые могут возникнуть, гораздо менее опасны, чем существующая ситуация. Я осмелюсь напомнить, Государыня, что в своё время почивший в Бозе Государь Александр Второй был вынужден принять жестокое решение относительного Великого Князя Николая Константиновича, изобличённого в неблаговидном поступке. Но можно ли сравнивать кражу бриллиантов с той хулой, которую позволил Его Высочество Николай Михайлович?

– Что же Вы посоветуете, граф? – вмешалась в разговор Елизавета Фёдоровна. – Не предавать же их всех суду, хотя мерзавцы они немалые… Вас не страшат все эти пересуды, которые обязательно возникнут? В этом списке – представители петербургского высшего света. Господи, этот скандал может задеть честь Императорской Фамилии!

Игнатьев тяжело вздохнул, нервно поправил свои роскошные усы и ответил тоном, не терпящим возражений:

– Все лица, указанные в списке, подлежат высылке из столицы в административном порядке! Со службы всех уволить, и военных и статских, невзирая на лица и заслуги! Без мундира и без права восстановления на службе! Без пенсии, с лишением всех чинов! В сложившейся ситуации было бы преступно оставить всё, как есть, никого не наказав.

– Вот видишь, my dear, 254 254 (англ.) моя дорогая. – обратилась Императрица к сестре, – Николай Павлович оказался на твоей стороне.

– Я в этом и не сомневалась, – горячо отозвалась Елизавета. – Каждому должно воздаваться по заслугам его! Спасибо, Николай Павлович, – обратилась она к канцлеру, – я не сомневалась, что Вы – истинный друг нашей семьи! И я буду рада видеть Вас с графиней у себя в гостях! Только, чур, Вы должны мне обещать… Что не будете во время визита отвлекать моего мужа разговорами о служебных делах… Он и так после встреч с Вами долго не ложится спать, сидит в своём кабинете и пишет и пишет.

Канцлер вскочил, как юный корнет, и бодро отчеканил:

– Благодарю за оказанную честь, Ваше Высочество! Я обещаю, сделать всё возможное, чтобы Сергей Александрович больше времени проводил дома… Он в последнее время буквально поселился в своём штабе, и я не могу понять, когда же он спит…

Выйдя из-за стола, Императрица медленно подошла к окну. Повернулась к нему спиной, обратилась к канцлеру:

– Вы меня убедили, Николай Павлович! Возьмите этот список и велите подготовить приказы об увольнении от службы всех, кто там указан, с лишением чинов и наград! А уж потом пусть полиция вышлет всех из Петербурга! При условии, что эти лица лишь были свидетелями… А вот ежели кто из них сам распространял клевету… Арестовать!

– Слушаюсь, Ваше Величество! Позвольте мне также доложить относительно имеющихся сведениях о содомитах, которые, увы, имеются среди высокопоставленных лиц.

Солнечный свет падал на Игнатьева, а лицо Императрицы оказалось в тени, и за её мимикой было трудно следить. Но это не смутило канцлера, и он уверенно продолжил:

– Согласно совершенно достоверных сведений полиции подвержены пороку издатель газеты «Гражданин» князь Мещерский, который состоит камергером Высочайшего двора, и является моим свойственником… а также мой ближайший сотрудник гофмейстер граф Ламздорф…

– Что Вы предлагаете, Николай Павлович?

– Я, Государыня, приказал генералу Баранову арестовать всех известных содомитов, которые состоят в более скромных чинах, – безжалостно чеканил канцлер. – Арестовать и добыть от них показания, изобличающие Мещерского, Ламздорфа и полковника пограничной стражи Чеховича. Я буду просить Ваше Величество лишить чинов всех этих господ и разрешить предать их суду. Только такими жёсткими мерами можно добиться того, чтобы все эти пересуды и сплетни не коснулись Императорской Фамилии!

Императрица задумалась всего лишь на мгновение. Горделиво и величественно вскинув голову, она безжалостно отчеканила:

– Николай Павлович! Завтра я жду от Вас на подпись подготовленные документы! Я не потерплю, чтобы в Петербурге существовало порочное гнездо! Что же касается Великого Князя Николая Михайловича, я уже приняла решение. Пусть пеняет на себя…

Утро 11-го апреля было серым и дождливым. Петербург живо обсуждал последние известия относительно ареста Великого Князя Николая Михайловича. Обыватели втихомолку шушукались, высказывая самые фантастические предположения по этому поводу, вплоть до того, что Великий Князь собирался арестовать «гессенскую волчицу» и возвести на престол Марию Фёдоровну… Придворные круги насторожились, ожидая, чем же закончится затянувшаяся интрига. Хитрые и осторожные царедворцы не решались открыто высказываться, опасаясь вездесущих игнатьевских шпионов…

Министра двора Рихтера беспокоили не столичные слухи и сплетни, беспокоила подготовка к коронации. Времени было в обрез, а ещё так много предстояло сделать. Даже коронационного платья для Императрицы не было! Для Рихтера, педантичного остзейского служаки, привыкшего всё делать строго по установленным правилам, ситуация была близка к катастрофической…