Сергей Зеленин - Верховный Главнокомандующий

Глубоко задумываюсь, типа, потом отвечаю:

— Сегодня мы с Вами поговорим про… Про царя!

— Про Вас?!

Отрицающе, отчаянно машу руками — как Киса Воробьянинов, позирующий Остапу Бендеру для его бессмертного шедевра «Сеятель»:

— Нет, нет и ещё раз — нет! Не про меня! Я всего лишь — Романов Николай Александрович, простой человек, такой же — как и любой из сотен миллионов живущих на Земле. Пощупайте меня: я такой же мягкий и тёплый — как Вы… Если меня сильно ударить я, быть может — закричу от боли, а если меня поранить — с меня потечёт не голубая, а самая обычная красная человеческая кровь…

— Что же такое, тогда «царь»? — Лемке был поражён такой постановкой вопроса, но пока не подавал виду.

— Что такое «Царь», спрашиваете?

Я встал и широко развёл руки, как будто пытаясь объять необъятное:

— Вы только представьте, Михаил Константинович, какие мы все разные! Кто-нибудь из господ революционеров — родом из интеллигенции, хоть раз об этом задумался?! Рабочий, надрывающийся в холодном, узком забое добывая нам уголь — чтоб нам всем было тепло… Крестьянин, карябающий древней сохой истощённый ещё дедами и прадедами подзолистый суглинок и поливающий его солёным потом — чтоб нас накормить… Солдат, путаясь в собственных кишках, медленно и мучительно умирающий в грязном, вонючем окопе…

Вижу — «проникается» и, продолжаю — со всем пылом-жаром:

— Извиняюсь за натурализм: солдат — защищающий нас в худой шинели, стоптанных сапогах, с пустым желудком и последней обоймой в винтовке…

— Вам бы романы писать, Ваше Величество! — восхищается мой собеседник.

— Спасибо! Как нибудь, обязательно попробую… Но, я с вашего разрешения продолжу: с другой стороны — интендант, — ворующий у этого солдата сухари, помещик — «проедающий» солёный от пота хлеб крестьянина по парижским кабакам с «мамзелями», фабрикант — с помощью «экономических рычагов», принуждающий дочь рабочего идти на панель — чтоб заработать на тот же кусок солёного крестьянского хлеба… Что же нас всех — таких разных, объединяет?

— Государство, религия, общая история…

— Эээ, полноте! — пренебрежительно отмахиваюсь, — восемьдесят пять процентов русских и слов то, таких не знают! Ибо, оба понятия испокон веков у них были спроецированы в одно: ЦАРЬ!!! А всё остальное прилагается к этому понятию.

— Пожалуй, Вы правы…, — согласно закивал головой Лемке.

— А, что такое в народном понятии, «царь»? Царь, это «божество» надличностное — он стоит над партиями, над классами и личными амбициями каждого! Царь, не ищет личных выгод для себя и, не может ошибаться априори — ибо, он не человек! Он любит всех своих подданных и они любят его — так как Царь является источником их благосостояния и гарантом защиты.

— Однако, всех сделать счастливыми Царь не может — ресурсы государства ограниченны, а потребности людей — нет! Народ это хорошо понимает — но его утешает уверенность, что Царь знает все их горести и потребности и, делает всё, что в его силах, чтоб им помочь. Ведь, самым величайшим утешением в самых трудных испытаниях, для любого человека является уверенность что кто-то — самый мудрейший и могущественный, думает и заботится о нём! Отсюда проистекает сила Православия и русского Самодержавия, господин Лемке…

— Вполне с Вами согласен!

— Но, чтоб о ком-то заботиться, надо знать его нужды: Царю необходимо знать думы и чаяния своего народа. От кого он может получить такие знания? Непосредственно от народа?! А как он может удовлетворить эти самые — народные чаяния? Неужели сам — своими собственными руками?!

— …Нет и, ещё раз нет! С огромной страной, протянувшейся от Камчатки до Варшавы, самому Царю не справиться — в каждый медвежий уголок не заглянуть! Поэтому, между ним и народом стоят две враждующие меж собой касты — по идее выполняющие эти функции: бюрократия и интеллигенция… И, всё было бы просто сказочно хорошо — но вот беда: в суровой реальности, интересы каждой из этих каст не всегда совпадают — как с чаяниями народа, так и с замыслами Царя…

— Каждая из этих каст, тянет общее «одеяло» на себя: бюрократия кровно заинтересована держать царя в неведении — чтоб скрыть свои злоупотребления при распределении народного «пирога». Интеллигенция же, считающая себя «пупом Русской Земли» и «совестью нации» — которой (по её же мнению) достаются крохи после чиновников, мечтает занять это место — но понимает, что без «великих потрясений» и свержения существующего порядка, у неё это не получится.

— Интеллигенция, чтоб выполнить свою задачу и дорваться до власти, в своих газетных статьях, «научных» трудах, уличных памфлетах — где они, так или иначе внушают народу мысль о том, что Царь их не любит, интеллигенты без устали извращает и разрушают отношения между народом и Царём — перекладывая на последнего все ошибки, проступки и даже преступления, совершённые бюрократией!

Я встал, походил по кабинету, сам раздумывая и давая подумать своему гостю, затем снова:

— Наши интеллигенты, хоть и считают себя «интеллектуалами», очень не любят читать классическую русскую литературу и имеют донельзя короткую память… Они, раскачивая лодку в которой плывут и сверля её и, без того трухлявые борта, не ведают слова великого Пушкина: «Не дай Бог увидеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный!» Они очень быстро забыли про ужасы творившиеся в революцию пятого года… Да! Зверства были с обеих сторон — в междоусобной войне нет правых, только одни виноватые. Со стороны Правительства зверств было больше — поэтому Революция проиграла…

Михаил Константинович, по ходу, уже устал удивляться:

— Боже! Вы даже не подозреваете, Ваше Величество — насколько Вы правы!

— Хм… Думаете, господин Лемке, это я зверствовал?! Нет, это наша бюрократия — прикрываясь моим именем, отчаянно сражалась за свои привилегии по распределению народного «пирога»…

— Однако, могу со всей ответственностью Вас заверить: следующая революция, первую превзойдёт по уровню зверства ТЫСЯЧЕКРАТНО!!! Кто сможет заверить, что вторая русская революция не встретит ещё более яростного сопротивления тех же сил? Кто будет сомневаться в том, что господа революционеры — люди, без всякого сомнения очень умные, сделали правильные выводы из своего фиаско и, теперь с ответным «зверством», постараются не оплошать…

— Государь, — Лемке, встав, приложил ладонь к сердцу, — конечно, Вы абсолютно правы… Но, поймите и тех — а их достаточно много, которые не из-за «привилегий» по распределению народного пирога, присоединились к революционному движению. А по зову сердца! Видя беспорядки, притеснения и злоупотребления, творящиеся вокруг них…