Евгений Шалашов - Декабристы-победители [litres]

– И ты, братец, здравствуй, – ответил Клеопин, оглядывая каждого из молодцев еще более внимательно. На вид – солдаты первого-второго года службы. Будь у него сабля или кинжал… Да что там кинжал – обошелся бы какой-нибудь палкой. Ну, а раз ничего нет, придется обходиться и так!

– И что же вы, бродье, тут ищете? – продолжал глумиться дезертир.

Видимо, этот был за главного. Ростом повыше остальных, покрепче в плечах. Да и то, что именно он держал в руках ружье, о чем-то говорило.

– Что ищу, братец, так это, не твоего ума дело, – ответил Клеопин достаточно грубо.

– Ого, как бродие-то заговорило! Хамить изволите, господин штабс-капитан, – весело хохотнул главарь, перехватывая ружье для удара.

– А вы забываетесь, – строго сказал Клеопин и неожиданно добавил: – Юнкер!

А кем же еще мог быть человек в солдатской шинели офицерского сукна, с псевдосолдатскими повадками и речью? И, судя по шанцевым тесакам, – это были солдаты самого «штрафного» подразделения – саперного батальона, единственного, который почти в полном составе выступил на защиту императора. Не исключено, что они видели сейчас злейшего врага – одного из тех лейб-егерей, что ударили в спину товарищам.

От обращения «юнкер» дезертир (или просто беглец?) дрогнул на какое-то мгновение. Но этого было достаточно, чтобы офицер-кавказец сумел схватить его за руку и подтащить к себе. А дальше, прикрываясь главарем как щитом, Николай вырвал у того ружье. Пинком отшвырнув юнкера в сторону одного из солдат, ударил прикладом второго.

Ситуация изменилась в пользу штабс-капитана. Один из дезертиров, потерявший тесак, нянчил ушибленную руку. Второй, оставшийся с тесаком, получил удар стволом под коленку, отчего и упал. Клеопин остался один на один с безоружным главарем.

– Ну-с, господин юнкер, разговаривать будем или драться? – вежливо спросил штабс-капитан, подкидывая «трофей».

– С изменниками мне разговаривать не о чем, – гордо ответил юнкер.

– Вот ведь незадача, – вздохнул Николай. – Пока в крепости сидел, мне говорили, что предал революцию. Сейчас говорят – изменил императору! Хотя до сих пор никого не предавал и не кому не изменял. Ладно, думайте, юнкер, что хотите и как хотите. А я дальше пойду.

Оставив вожака в недоумении, Клеопин осмотрел оружие – драгунское ружье образца 1798 года. Хорошая вещь, но, увы, у него был поврежден замок. Теперь понятно – почему «драгунку» использовали как дубинку. Хотя… Была бы кузня и толковый кузнец, замок можно бы и починить. Вот только искать кузнеца недосуг. Николай отбросил ружье в сторону и подобрал тесак. Разумеется, не офицерская сабля, но лучше, нежели парадная шпага. Сойдет.

– Снимай пантальеру, – потребовал Николай у одного из побежденных. Солдат косо посмотрел на него, но подчинился, почуяв начальника.

– Э… господин штабс-капитан, – неожиданно обратился юнкер как к ровне-офицеру, потом поправился: – Ваше Благородие, подождите. А как же мы?

– А что вы? – пожал плечами Клеопин. – Вы вообще-то кто? Дезертиры? Мародеры? Вижу, что были саперами. А вы, сударь, вероятней всего, выпустились из школы гвардейских подпрапорщиков, но звания офицерского получить не успели. На Сенатской уцелели, потом бежали.

– Так точно, Ваше Благородие, – по уставному бодро, как и положено солдату столичного, почти гвардейского подразделения, ответил один из нижних чинов. – Новому правительству мы не по нутру оказались. Невзлюбили они саперов!

– Очень знакомо, – с пониманием ответил Николай, поправляя кивер. В глаза солдатам бросились свежие шрамы.

– Это откуда? – сочувственно спросил юнкер.

– А это, юнкер, мне в крепости Петропавловской один прапорщик о революции рассказывал. Очень, знаете ли, убедительно. Я после этого месяц в лазарете лежал, – невесело усмехнулся штабс-капитан.

– Господин штабс-капитан, – задумчиво, как бы решившись на что-то, сказал подпрапорщик. – Если вы не слишком торопитесь, то разрешите пригласить вас к нашему, так сказать, шалашу. Не побрезгует лейб-гвардия простыми армейцами?

– Ну что вы, сударь. Я же не всегда в лейб-гвардии служил. Три года у Ермолова в армейских егерях лямку тянул, охотниками командовал, – рассмеялся Николай.

– Ах вот оно что, – облегченно сказал юнкер, с почтением глянув на старшего по званию. – Так вы «кавказец»? Да еще и охотник [8] «Охотниками» в те времена называли разведчиков. ! Ну, теперь, братцы, понятно, почему нас так быстро «распатронили».

– Ничего, научитесь еще, – утешил штабс-капитан молодежь, а потом кивнул побитым солдатам: – А ну-ка, показывайте – что там у вас.

Ушибы, хоть и были болезненными, но вреда здоровью не причинили. Поболит да перестанет. Зато нижние чины сразу же зауважали офицера. И за умения его и за заботу!

Пока шли, Николай пытался выяснить что-нибудь о судьбе Аленки и ее семьи. Со слов юнкера по фамилии Сумароков (не родственник!), а по имени оказавшегося тезкой – тоже Николаем, хозяева покинули усадьбу еще до пожара. «Слава Богу» – подумал Клеопин и широко перекрестился.

Саперы, спасшиеся чудом, пришли в деревню в конце декабря. Крестьяне их жалели, подкармливали. Даже выделили для жительства пустовавшую избу. За это они должны были охранять жителей. Вот недавно, например, удалось прогнать ораву мародеров, пришедших из столицы пограбить мужичков. В рукопашной схватке и было сломано единственное ружье.

– Ладно, Сумароков, – утешил штабс-капитан тезку. – С ружьем что-нибудь придумаем. Скажите-ка лучше – а кто барский дом спалил?

– А никто не палил, – сообщил юнкер. – Усадьба после отъезда хозяев сгорела. Почему и отчего – неизвестно. Крестьяне тут не бунтовали, смысла нет. Земля тут неудобная, урожая едва-едва до Рождества дотянуть. Они тут все на оброке. Промышляют – кто извозом, кто торговлей. Против хозяина ничего не имеют. Им теперь хуже стало. Раньше-то ездили на промыслы от имени князя Щербатова. Ну, кто княжеских крестьян обидеть решится? Теперь им купцы препоны чинят, торговать мешают.

– Так Харитон Егорович, хоть и Щербатов, но не князь, – удивился Клеопин.

– А кто разбираться будет? – засмеялся юнкер. – У нас ведь как – ежели Шереметьев или Толстой – то граф, ежели Голицын или Щербатов – то князь. Я вон, коли Сумароков, стало быть, поэт…

Юнкер и солдаты привели штабс-капитана в один из домов. Несмотря на то, что изба была большая, а печь топилась «по-белому», тут стоял какой-то нежилой дух. Чувствовалось, что хозяйствуют мужчины. Некрашеный пол давно не то что не скоблен, но даже не мыт. Мусор – сгребен в угол. В деревянном ушате свалена немытая посуда. Устье печи усыпано углями. Там же, на двух камнях лежала грязная сковорода с подгоревшими шкварками. В довершение всего в углу свалена грязная солома, засланная несвежими половиками.