Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

— Собралась умирать, да встретила Алешу, — так удивительно просто она изложила историю нашего знакомства. — Не допустила Пресвятая Богородица греха тяжкого.

— О, та жизнь, что колеблется все время на краю! — очень по-своему истолковала слова моей жены Любовь Евгеньевна. — Чужие лица, незнакомые слова, узкие кривые улицы. Грязный Константинополь, провонявший рыбой Марсель, серый мокрый Берлин. Тогда все вокруг казалась мне кошмарным сном. Каждый вечер я мечтала проснуться наутро, а за окном Литейный, пушистый белый снег, дворник у ворот о чем-то ругается с посыльным, — тени прошлого мира скользнули по ее лицу. — А получала нескончаемые, глупые тараканьи бега в пыли, по жаре или стуже, да редкие танцульки ради куска хлеба. Если бы не Миша, я бы там верно погибла! [127] Прочнее всего имя Любови Евгеньевны связано с замыслом и рождением пьесы "Бег": её живые рассказы об эмиграции и эмигрантах, о Константинополе и Париже послужили источником вдохновения для писателя при создании пьесы.

Тут, как раз на упоминании всуе тараканьих бегов, я вспомнил булгаковский "Бег". Конечно не саму пьесу – но снятый по ней кинофильм, а в нем нелепый, вяло плывущий по мужским рукам образ Серафимы. При девушке осталось все нужное для жизни: молодость, здоровье, образование и манеры, недурная внешность, знание европейских языков. С таким заделом ничего не стоит устроиться в любой стране огромного мира. Вместо этого она весь сюжет ошивалась возле сломавшихся генералов разбитой армии, а в финале, уже совсем от полной безнадеги, кинулась на шею юродствующему, здорово смахивающему на князя Мышкина, приват-доценту.

Видели мы с Мартой во множестве подобных фиф, когда запускали в Берлине торговлю воздушными шариками. Угораздило тогда меня попытаться подсобить бедствующим на чужбин соотечественникам, дать объявление о найме продавщиц в эмигрантской газете. Отклик вышел на удивление слабым, итоговый результат – того хуже. Кандидатки заваливали тесты все как одна – вместо улыбки на лице гримаса, тупой ступор, а не действия в сложной ситуации, про расторопность в обращении с кассой и говорить не приходится.

Сможет ли подобная дама научить нас с Сашей жизни?!

— Простите великодушно, Серафима Евгеньевна, — намеренно сбился я в имени. — Никак не могу поверить, что полки универмага Wertheim не помогли вам проснуться.

Я рассчитывал, что жена Булгакова обидится, и наконец-то прекратит мучать Сашу и меня своей опасной патетикой. Но не тут-то было.

— Вы очень… необычный молодой человек, — обратила гнев в натянутую улыбку Любовь Евгеньевна. — Милочка, — переключилась она на Сашу, — вы уверены, что ваш муж не большевик с дореволюционным стажем, или тем паче, не чекист?

— Абсолютно!

Вот ведь наказание, что ни новое знакомство, то супруге приходится открещивать меня от службы в ГПУ. Прямо повод задуматься, чем же так похож на чекиста?!

— Тем более удивительно! — сокрушенно покачала стеклярусом на шляпке Любовь Евгеньевна. — Но я все равно побоюсь поинтересоваться у вашего мужа, где ему удалось ознакомиться с Мишиной пьесой. [128] Знание пьесы "Бег" выглядит очень странно, но чудом не является – к постановке и публикации отказано (впервые на сцене в 1957 году), но читали ее, все же, многие.

— Он ее не не видел и не читал!

— Не надо, — изящным движением ладони Любовь Евгеньевна отмела сомнения. — Так проще, я же все понимаю. Всем проще.

— Афиноген-то на кой черт тут объявился? — беспардонно вломился в наш междусобойчик Зазубрин. — Он же вроде как в актеришки подался?

— После гонорара в двадцать тысяч золотом [129] Имеется в виду драматург Александр Афиногенов, один из руководителей РАПП. В 1931 Афиногенов снимался в кино "Гайль Москау" о солидарности советских моряков и зарубежных рабочих. В 1932 году действительно получил баснословный гонорар – 171 тысячу рублей (при зарплате рабочего около 100-200 рублей). можно не только в кино… — брезгливо поморщилась Любовь Евгеньевна. — Членство в партии не помешало ему купить четырехкомнатную в Газетном переулке и нанять прислугу.

— Это кто у нас в Москве так здорово зарабатывает? — поразился я.

— Наловчился тут один товарищ, — по теме квартирного вопроса Зазубрин выступил в удивительном согласии с женой Булгакова. — Перелицовывает передовицы "Правды" в пьески.

— Вы еще посмотрите, эким он франтом вырядился! — Любовь Евгеньевна отвесила выверенный кивок в сторону совсем молодого парня, подзадержавшегося около соседнего ряда столов.

— Ничего себе!

Да у нас на Электрозаводе за такой прикид можно партбилет положить на стол. Кроваво-рыжие туфли на пухлой подошве, над туфлями, несмотря на лето, толстые шерстяные чулки, над чулками – шоколадными пузырями штаны до колен. Вместо пиджака приталенная замшевая куртка, а на голове – берет с коротким хвостиком. Полный набор признаков мелкобуржуазного перерождения, хоть сейчас в стенгазету!

— Бедный, бедный Алексей Максимович! — фальшиво принялся стенать Зазубрин.

— Он что, ученик Горького?! — опешил было я. — Хотя чему удивляться-то…

— Обидчик, — улыбнулась моей промашке Любовь Евгеньевна. — Афиногенов всю Москву измучил "партийностью литературы". Досталось от его проклятого РАППа [130] РАПП - Российская ассоциация пролетарских писателей. Знаменита прежде всего нападками на литераторов, не соответствовавших, с точки зрения рапповцев, критериям настоящего советского писателя. на орехи и Горькому, и красному Толстому, — тут улыбка пропала с ее лица, — а Володю Маяковского, царство ему небесное, эта банда травила до самой смерти, как стая шакалов – раненного льва.

— Боже, пропал калабуховский дом! — мне зачем-то вспомнились слова профессора Преображенского.

Сомнительной наградой стал очередной пинок в лодыжку.

— Развели скуку, — Зазубрин устало растер лицо широколапой пятерней.

Нашарил в кармане портсигар, тяжело поднялся и похромал в сторону дверей. На его пиджаке, ровно под левой лопаткой, сидела аккуратная заплата.

— L'amour ne se commande pas, les jeunes, [131] Насильно мил не будешь, молодые люди. — неожиданно перешла на французский Любовь Евгеньевна. — Смотрю на таких вот Афиногеновых, и кошмарным сном мне видится Москва. Знаете почему? — она заглянула Саше в глаза. — Жить с писателем, слава Богу, совсем не то, что жить с большевиком. Да только нынче писатели сами становятся большевиками. И самое ужасное в этой истории то, что их, по большому счету, никто не заставляет. Сами, они всего добиваются сами, в этом дьявольском РАППе чуть не пять тысяч членов. Да-да, не спорьте, именно сами писатели спешат за победившим классом, угодливо потакают его вкусам и чувствам, или вернее сказать, их неуклюжему отсутствию…