Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

Москва, лето 1931 года (почти год с р.н.м.)

— Озверел, скотина?! — я едва успел выдернуть Сашу из-под колес протобайкера, который решил протиснуться в арку Ильинских ворот мимо телег ломовиков. — А ну стой, гад!

Куда там… только и мелькнула затянутая в кожу спина за обсаженным мухами лошадиным крупом. Нет в Москве места, которое я ненавижу больше, чем кварталы между Красной площадью и Китайгородской стеной. Здесь каждый булыжник мостовой, каждый закуток, все знакомо до боли, исхожено на сотни раз. Не просто так: год назад, совсем рядом, в Черкасском переулке, мы с Блюмкиным взорвали генсека Джугашвили и его друга Кострикова. Теперь сюда же, по соседству, как в насмешку, большевики втиснули музей товарища Сталина, а с ним зловещий экспонат, заспиртованный мозг моего альтер эго – без вины виноватого скаута Обухова.

— Вот и пришли, — прервала мой ретроспективный экскурс Александра. — Нам в западный флигель, интересно, с которой он стороны?

— Самой дальней от Ильинки, как пить дать, — мрачно отшутился я. — Куда еще энкэвэдешники могут засунуть ненавистный Иностранный отдел?

— Ты серьезно?

— Пойдем направо, по Часовой линии, — я взял Сашу за руку, как маленькую девочку. — Прошлым летом я где-то в Дальнем дворе видел на подъезде нужную табличку.

Кто бы мог подумать, что я по доброй воле поведу жену "сдаваться" в центральное, покрытое куполами, гнездовище НКВД РСФСР? [134] В реальной истории до конца 1930 года (а в данном мире – значительно дольше) аппарат НКВД размещался в комплексе домов бывшего Северного страхового общества, который, действительно, имеет два купола (в части, выходящей на Ильинку). Однако же… одно утешение, к охране госбезопасности нынешний наркомат внутренних дел не имеет ни малейшего отношения. [135] В реальной истории (но не в данном мире) 15 декабря 1930 г. ЦИК и СНК приняли секретное постановление "О руководстве органами ОГПУ деятельностью милиции и уголовного розыска", на основе которого ОГПУ, фактически, получило полный контроль над НКВД. В число его сотрудников входят милиционеры, пожарные, следователи угрозыска, и прочие жилкомовцы. А еще, в довесок к этому пестрому набору, на НКВД возложена выдача общегражданских заграничных паспортов и виз. То есть, то, что остро необходимо Саше в данный исторический момент.

Скоро узкая пыльная кишка черного хода привела нас на третий этаж; я толкнул дверь – открылась забитая столами и барышнями комната. Прямо в лицо, из-за сизой завесы табачного дыма, простучала недовольная очередь пишмашинки.

— Простите…

— Научитесь читать! — ближайшая машинистка злобно ткнула в сторону пришпиленного к стене листочка. — Паспорта налево и прямо.

Еще один коридорчик, в котором нужно протиснуться между ящиком с бумагами и расколотой пополам крышкой рояля, и вот оно, советское присутственное место. Клерки за метровой кирпичной стеной, общаться с ними нужно согнувшись, через тоннель забранной решеткой дыры. Окна до половины заклеены газетами, чернильницы и засохшие перья выложены на широких старорежимных подоконниках. Побитая штукатурка стены стыдливо прикрыта образцами многочисленных анкет, рукописных заявлений и прочим хламом.

— Кто последний? — сориентировалась быстрее меня Саша.

— Стой за мной, дочка, — отозвался усатый седой старикан с живыми, чуть смеющимися глазами.

Очередь показалась мне совсем небольшой, всего лишь в дюжину человек. Контингент подобрался дисциплинированный: никто не лез вперед, не толпился у окошка, мешая наблюдать за процессом оформления бумаг. Стоящая первой гражданка постбальзаковского возраста доставала из пухлой папки украшенные печатями бумажки, затем нервно, по одной, пропихивала их невидимой паспортистке. На отлете, в свободной руке, гражданка зачем-то держала отдельный развернутый лист с вклеенной фотографией.

Скормив ненасытной бюрократии последнюю справку, она порывисто прижала этот самый лист к груди, поверх тускло блеснувшего фальшивыми бриллиантами колье:

— Уж вы простите меня великодушно, господа, только бы срок продлили. Ненадолго… даст Бог.

"Заграничный паспорт", прочитал я надпись на бумаге под гербом СССР. И тут же рядом на французском: "Passeport pour l'etranger".

— А как же серпастая и молоткастая книжица?! — от удивления я не заметил, что произнес последние слова вслух. Чуть подумав, добавил, чтобы не выглядеть совсем уж глупо: — Выходит, наврал Маяковский?

— Не то, что наврал, — усмехнулся в усы старикан. — Помнится, еще на прошлую Пасху мою бумаженцию в красную корочку скобочкой р-р-раз, — старикан пристукнул по полу тростью, имитируя стук степплера, — и вшили. Притом бесплатно! А вот нонче услугу по желанию измыслили, десять рублей вынь да положь.

— Золотом! — подчеркнула дороговизну постбальзаковская гражданка.

— Пять баксов, — перевела курс Саша. — Нет, мне такого не надо!

— Говорят тем, кто не покупает корочку, отказывают чаще, — вмешался курносый розовощекий блондин, стоящий в середине очереди.

— Врут, паскуды! — отмахнулся старикан.

Спор закипел. Скоро неофиты, то есть мы с Сашей, знали буквально все. Как обойти щекотливые моменты в двадцати восьми вопросах анкеты и без помарок написать подробную автобиографию. Почему с нас причитается за оформление бумаг триста рублей, а не сто, как с настоящего трудового народа. Про необходимость торопиться с простановкой заграничных виз – срок действия паспорта до выезда – жалкие три месяца. Стоимость обязательных марок Красного Креста. Размер штрафов за переезд из одного консульского округа в другой. И самое актуальное для нас: механизм выкупа за деньги.

В деле продажи совграждан большевики превзошли коварством самих иезуитов. А точнее, изобрели оригинальный фискальный инструмент под названием "Патент на работу вне территории СССР". Формально все выглядит красиво, не просматривается ни малейшей политики – раз выплата налогов во всем мире дело святое, почему государство рабочих и крестьян должно стать исключением? Таким образом, на радость функционерам Лиги наций и прогрессивному человечеству, выезд из СССР при Сырцове наконец-то стал полностью "свободным". И более того. Стоимость патента – в рублях – заметно меньше месячной зарплаты среднего рабочего. Есть только одна маленькая, тщательно не замечаемая из Парижа или Лондона деталь – а именно, разница в четыре порядка между ценой золота и бумажки.

За разговорами и заполнением анкет очередь подошла незаметно. К моему немалому удивлению, упирать на помарки и недостаток справок, как это обычно принято, паспортистка не стала. Только проворчала, сгребая бумаги кучей в большой конверт: