Павел Дмитриев - Скрепы нового мира [СИ]

— Уф! Вроде живой!

Осталось только уйти.

Налегке – портфель с инструментами и крошками взрывчатки я засунул под скамью в последнем ряду нацистского сектора. Найдут с утра, до взрыва – без затей сдадут в гардероб, удивления это ни у кого не вызовет. Не найдут – тоже хорошо. В любом случае, следователи рано или поздно доберутся до всех подозрительных предметов. Моих отпечатков пальцев на ручке и коже нет, а вот маркировка берлинского продавца имеется. И этот продавец, надеюсь, прекрасно запомнил странного, забинтованного от подбородка до самых глаз громилу-покупателя в коричневой форме штурмовика.

Покинуть Рейхстаг удалось на удивление просто. Хвала сдвигающимся вверх еврорамам – на втором этаже их закрывают на обычный шпингалет. С широкого, украшенного лепниной и колоннами карниза до земли метра четыре, прыгать страшновато, но у меня есть веревка. Спуск в тени угловой башни прошел без помех – напротив южного, выходящего в парк портала нет ни души. Сложно ожидать иного: жизнь в дворцово-официальной части Берлина замирает еще до заката, ни жилых домов, ни ресторанов в округе нет.

Из-под стены Рейхстага под тусклый свет далеких фонарей я вывалился в стиле нагруженного шнапсом матроса, по замысловатой траектории поперек мостовой, едва не валясь с ног на каждом шаге. Каждую секунду ждал криков, топота окованных сапог, тревожных свистков – и ничего, только за углом, по Саммер-штрассе, простучал в сторону Шпрее какой-то рыдван.

Опасное приключение, можно сказать, завершилось. В зачет пойдет любой результат: даже если бомбу вовремя обнаружат и обезвредят – нацистам никак не увернуться от обвинений. Место, газеты, портфель, все играет против Гитлера и его команды.

А вот риск – остался. Тривиальная проверка документов полицейским патрулем, и завтра, сразу после взрыва, я попаду под удар следствия. Придется все бросать, бежать за океан, менять личность… куда как проще свернуть под густые кроны деревьев, на заранее разведанную тропинку Тиргартена. Бравые стражи закона стараются ночью сюда не заходить – огромный лесопарк на время экономического кризиса стал прибежищем асоциальных элементов – гопников, проституток, нищих, бездомных и прочих наркоманов. Каждое утро начинается со сбора свежих жмуров, толкование причин и обстоятельств их смерти – любимая тема берлинских таблоидов.

С первых же шагов ясно – газетчики не врут, жизнь в парке и правда бьет ключом. Ветер то и дело доносит до меня обрывки смеха, крики, слова пьяных песен, дым костров и запах горелого мяса. Однако желающих напасть на крадущегося по аллеям здоровенного парня так и не нашлось, или, что куда вернее, свободная продажа огнестрела давно отучила местных совать нос в чужие дела.

Минут через двадцать, сотню раз помянув недобрым словом ландшафтного дизайнера кривых дорожек и ленивых до обрезки ветвей садовников, я качающейся алкогольной походкой пересек упирающееся в Бранденбургские ворота Шарлоттенбургское шоссе, а еще через полчаса – выбрался за границу Тиргартена, на Ленне-штрассе. Тут, рядом с Лейпцигской площадью и Потсдамским вокзалом, ночная жизнь уже не прячется, наоборот, она выставляется напоказ. Улицы освещены яркими электрическими фонарями, снуют прохожие, открыты двери лавчонок и магазинчиков. Тротуары облеплены множеством машин, кто-то ждет знакомых с поезда, кто-то пытается подхалтурить, выхватить клиента из рук таксистов, кто-то приехал купить сигарет, травки, или снять шлюху.

Как я ни старался сойти за кого-нибудь другого, тихий рокот запускаемого двигателя показал – Саша меня заметила. Освещение приборной панели подсветило ее бледное лицо.

Я пригнулся к опущенному стеклу машины, бодро отрапортовал:

— Сделал все, что мог; кто может, пусть сделает лучше.

Саша обхватила руками мою голову, осторожно, словно боясь сломать, потянула к себе. Слова не нужны. Глаза, полные боли и слез, красноречивее любых слов.

Снопы света от шести фар мчатся по асфальту стаей серых борзых, чудесный рык спущенного с привязи семилитрового исполина разгоняет кровь в жилах пуще старого французского вина. Пятиметровая двухтонная туша семьсот десятого Мерседеса послушна рукам Александры, идет легко, по-женски плавно, как будто забавляясь в учтивом вальсе. Только подозрительно быстро мелькают тополя по обе стороны от дороги.

— Не гони, — кладу я ладонь на колено жены. — Или давай я поведу.

— Сам же говорил, для надежного алиби нужно позавтракать в Мюнхене, — ворчит она в ответ. — Отпустила тебя одного, обещал ненадолго, а провозился до трех ночи!

Но я знаю, ей просто нравится лететь сквозь ночь по пустому шоссе.

— Спидометра на тебя нет!

— Перестраховщик! — улыбается в ответ Саша.

Тут она опять права. Я не только поставил чужие номера, но и сам, своими руками выкрутил тросик одометра из коробки передач. Так наш механик не увидит лишнюю тысячу километров пробега. Так что теперь остается только гадать, насколько быстрее сотни мы едем.

— До Мюнхена осталось всего-то километров четыреста! — делаю я еще одну попытку. — Вот начнет светать, тогда и прибавишь.

— Не забывай, машину нужно помыть, тент сложить, масло и бензин залить.

— Придумала сложность, пыль стереть, — притворно фыркаю я.

Шоссе плавным поворотом скользит к железной дороге. В высоком луче прожектора-искателя поблескивают рельсы, где-то далеко впереди, чуть пониже звезд, колеблются хвостовые огни поезда. Саша плавно дожимает педаль газа, и вот уже ярко освещенный вагон-ресторан катится рядом с нами. Спят там не все, кто-то, все еще достаточно трезвый, отрывается от стола и вяло машет нам рукой. Еще минута, и брызгающий искрами паровоз остается позади.

— Они, те кто в поезде, едут в свое будущее, — вдруг замечает Саша. — Они ничего не знают.

— Теперь все немцы ничего не знают, — отшучиваюсь я. — Мы их обогнали совсем на чуть-чуть.

— Думаешь, завтра все закончится?

— Сегодня, — поправляю я. — Уже сегодня.

Мне не надо уточнять, что имеет в виду Саша. Ответственность за судьбу целого мира – не шутка. Мы не атланты. Мы устали, мы хотим жить как все, не зная будущих кошмаров. Вернее сказать, мы до ужаса боимся стать их соучастниками.

— Поверить не могу!

— К хорошему быстро привыкнешь.

— Как к бананам?

— Фу! Что за плебейский вкус?!

— Сам дурак!

Бью я себя по лбу ладонью, тянусь назад, за спинку сидения. Кроме прочего, там заныкана огромная гроздь бананов. Выламываю самые толстые и спелые плоды, сдираю шкурку, затем принимаюсь по-свински отрывать маленькие кусочки и отправлять их в Сашин рот, то и дело облизывая свои измазанные в сладкой мякоти пальцы.