Алексей Переяславцев - Зимний гастрольный тур

Это сообщение уважаемой газеты отнюдь не было выдумкой. Небольшой цех по производству волокна из капрона и полиуретана наряду с производственными мощностями, выдающими те самые колготки из готового волокна. По настоянию того же Странника, первое чулочно-носочно-колготочное производство было создано как государственное. Что же касается синтетических волокон, то они шли отнюдь не только на детали женского туалета, и по сей причине соответствующее предприятие достоверно не предполагалось к попаданию в частные руки.

Эсфирь Марковна Эпштейн добилась всего за неделю больших успехов. По крайней мере, так она думала. Некоторые основания на это имелись. Будущая расчетчица (она же преподаватель) уже умела открывать и закрывать записи, затирать их, переименовывать, переносить запись в другую папку, копировать отдельную запись или целую папку на выбор. Мало того: она делала простейшие расчеты с некоторой долей автоматизации. И даже могла перенести данные на график, что само по себе оказалось трудным. Правда, напрягши критическое мышление, студентка-вечерница все же пришла к выводу, что знает не все. Темным пятном оставалась печать получившихся таблиц. Без ответа оставались три скараментальных вопроса. Как? На чем? Что можно получить? О принципиальной возможности печатания данных на бумаге Эсфирь знала, но пользоваться соответствующим устройством ее пока что не учили и, понятно, не разрешали. Пользователь Эпштейн всего лишь знала, как оно выглядит. Существовали и другие неприятные моменты. Но успех, пусть частичный, все же имелся. Результатом стало приглашение в первый отдел.

Начальник по имени Анатолий Сергеевич (так он представился) в звании капитана госбезопасности долго расспрашивал об условиях работы, о прогрессе в обучении. Разговор шел во вполне благожелательном тоне. А потом последовал вопрос ожидаемого содержания, на который был получен неожиданный ответ:

— Каковы ваши впечатления о Сергее Васильевиче как о сотруднике?

Студентка настолько расслабилась, что даже осмелилась противоречить:

— Он не сотрудник, он преподаватель.

— Пусть так. И все же?

— С ним очень интересно. Об этой технике, как мне кажется, он знает все. Но я его боюсь.

Сотрудник органов ничем не выказал проснувшуюся заинтересованность.

— Какие у вас основания бояться?

— Он страшный человек, — со всей определенностью ответила студентка.

Начальник первого отдела подумал, что придется собрать все запасы терпения в кулак. Потом пошли наводящие вопросы:

— Он кричит на вас?

— Нет.

— Он ругается?

— Нет.

— Он грозится чем-то?

— Нет.

— Он топает ногами?

— Нет.

Запасы терпения исчерпывались неприятно быстро.

— Что же он делает?

— Он обозвал меня по имени-отчеству.

Чекист вынужден был взять небольшую паузу на размышление. Именование по имени-отчеству в качестве угрозы он себе представить не мог. На оскорбление это тоже не тянуло. Пришлось идти кружным путем:

— Что же вы такого сделали, из-за чего вас обозвали?

Эсфирь пустилась в пояснения:

— Я поторопилась, а он ведь раньше говорил, что так нельзя, а я щелкнула по неправильной кнопке, и запись затерлась совсем, он меня предупреждал, что так нельзя, но получилось так. А потом он так глянул на меня и очень вежливо сказал: "Вы, Эсфирь Марковна, должны были запомнить риск подобных действий. Я вас предупреждал. А ведь вы будущий преподаватель". А я тогда не знала, что затертое можно восстановить, и было так страшно! Не потому, что запись ценная, а потому, что должна была помнить и забыла, то есть помнила, но не обратила внимания, и голос у него был такой! И тогда было очень страшно, и сейчас. И подумала, что никогда не смогу учить других, потому что сама ничего не понимаю или не помню.

Начальник первого отдела вспомнил предупреждение своего бывшего командира старшего лейтенанта Акентьева: "Имей в виду, Толя, эти ученые — народ особенный. Их понимать научиться — семь потов сойдет. Хуже них только женщины". Ох, и прав же он был!

— Скажите, товарищ Эпштейн, а кого-то еще он в вашем присутствии обзывал?

— Конечно, нет.

— Почему "конечно"?

— Как же, если я у него одна ученица!

— То есть в процессе обучения вы остаетесь вдвоем в помещении?

— Нет. Чаще я одна учу материал. Эти книги нельзя выносить, так Сергей Васильевич сказал.

Придраться было не к чему: уж режим секретности начальник первого отдела знал назубок.

— А после того, как обучение закончится — какие обязанности вам назначат?

Ответ на этот вопрос начальник первого отдела и сам знал, но спросить стоило.

— Расчетная работа на товарищей с первого и второго этажей, а еще — так Сергей Василич говорил — я сама обучать буду. Но теперь даже и не знаю, — жалобно пискнула студентка.

Сотрудник органов подумал, что посетительница нуждается в ободрении. Ради этого, а также для поддержания наметившихся добрых отношений он мягко заметил:

— Ну подумайте, Эсфирь Марковна, вы же лишь в начале обучения. Наверняка вам удастся освоить эту новую технику. В университете вы учитесь прекрасно, все преподаватели вас хвалят… Товарищ Александров говорил, сколько продлится курс?

— Говорил. Пока не выучу все, что надо.

Начальник первого отдела сосчитал (про себя) до десяти, сдержался и не дал себе глубоко вздохнуть. Потом ради порядка поспрашивал посетительницу еще минут пять и отпустил.

Город был тот же самый. Лакомки (мужского пола), со вкусом потреблявшие пирожные с кофейной запивкой, были теми же. Точно так же над этими двоими вился сигаретный дымок. Только заведение отличалось. Так что ж с того? Собеседники уже встречались раньше, и им, возможно, захотелось чего-то новенького.

— Не имею права вас поздравить, коллега, — с явным сожалением промолвил тот, у которого в немецком слышался небольшой чужестранный акцент. — Мы в этом вопросе строго нейтральны.

— Да о чем вы говорите! — заспорил второй, щеголявший безукоризненным "хох-дойчем". — У нас нет ни малейших претензий. И потом, вы преувеличиваете. Все идет по плану.

Надобно заметить, коммивояжеры, дипломаты и разведчики, равно как представители некоторых иных профессий порою говорят правду. Да, вот так бывает. Если без правды никак нельзя обойтись. В данном же случае носитель немецкого языка приврал совсем немного. По роду работы и по рангу он не мог иметь даже частичного доступа к секретным планам генштаба своей страны. Но говорил так, как будто лично читал эти планы и даже изучал их с карандашом в руке.

— Да, вы правы. Франция неудержимо катится к поражению, как это и задумано. Не руководством вашей страны задумано, между прочим. Вы, сами того не зная, исполняете чужую волю.