Роман Грибанов - Десант местного значения

Может быть, именно поэтому, еще молодой, но поседевший подполковник, командующий дивизионом, приказал сразу подвезти боеприпасы на второй залп. Время полного залпа установки — десять секунд. Время перезарядки установок — две минуты. И время ухода с позиций — тоже две минуты. Четыре минуты с хвостиком, а у противника точно есть артиллерийский радар, да и тяжелый крейсер где-то у берега болтается. Они здорово рискуют, но по приказу командования, аэродром должен быть уничтожен. Его размышления прервал радист, который прокричал ему от ГАЗ-69, на котором была установлена радиостанция.

— Товарищ подполковник, есть связь с корректировщиками!

— Первая, один пристрелочный, огонь! Через секунду из направляющей трубы вылетел одиночный реактивный снаряд. Пока дивизион наводился по цели по расчетам, по точке на карте, уточнив свое местоположение топопривязкой. Теперь осталось ждать сообщения корректировщиков. И они не замедлили последовать.

— Влево 5, перелет 6! Это значит, что пристрелочный РС лег в полукилометре от середины полосы и на шестьсот метров дальше. Солидный промах. Не будь корректировщиков, удар дивизиона обернулся бы пшиком. Но теперь расчеты всех установок судорожно крутят штурвалы горизонтальной и вертикальной наводки.

— Есть поправки! Последовали рапорты от всех командиров батарей.

— Первая, один пристрелочный, огонь! Подполковник просто физически ощущал, ка истекает время. Если и этот выстрел окажется не по цели, наверное, ему придется отказаться от второго залпа. Но радист радостно крикнул:

— Накрытие!

— Дивизион, залпом огонь! Тут же среагировал командир. И сто пятьдесят восемь воющих, как подземные демоны, снарядов начали вырываться из труб, оставляя за собой длинные огненные хвосты.

Капитан, командир роты обеспечения, устало выдохнул. Рота, совместно с одной из саперных рот, начиная с 14–00 вчерашнего числа, работала, как проклятая. Превратить почти неиспользуемый полевой аэродром в полноценную передовую авиабазу Корпуса морской пехоты им, конечно, за такой срок не удалось, но определенные успехи уже были. Взлетная полоса была расчищена от следов скоротечного утреннего боя, оборудованы стоянки для самолетов, смонтирована примитивная система заправки, установлено оборудование для обслуживания самолетов. Завезено небольшое количество топлива и вооружения. Все эти работы были в самом разгаре, когда на полосу стали садится самолеты. Причем, и из состава Корпуса, и флотские. Оказывается, в районе расположения авианосной группы разразился шторм, а аэродром на острове Беринга только что атакован диверсантами красных. И тем самолетам, которым не хватало топлива, чтобы дотянуть до острова Атту, осталось только вот эта маленькая площадка. При посадке возникли проблемы, какая-то, очень наглая русская батарея пятидюймовых гаубиц, выдвинувшись чуть ли не нейтральную полосу, начала обстрел. Обстрел велся вслепую, по площадям, но все равно привел к потере двух самолетов. Но тут вмешался «Де Мойн», дежуривший в бухте Безымянная. Крейсер быстро показал красным, кто здесь главный. При помощи вертолета-корректировщика его пушки перемешали дерзкую батарею с землей. И сейчас командование срочно требовало заправить и поднять хоть часть самолетов в воздух. И, вот, наконец, первые два «Крусейдера» заправлены, и техники, вручную выкатывают их со стоянок. За ними будут заправлены флотские истребители, потом настанет очередь «Трейсера» ДРЛО. А вот с едва севшим на такую короткую полосу постановщиком помех были проблемы. Помучавшись, техники Корпуса все-таки определили, что смогут заправить незнакомую им машину. Но сам экипаж огромного «Скайуорриора» еще не решил, сможет ли он взлететь ночью с полосы такой малой длины. Поэтому, и обслуживать его решили в последнюю очередь.

Мысли капитана оборвал одиночный разрыв снаряда, упавшего примерно в трехстах ярдах от палатки. Он вздохнул, русские никак не угомонятся. Судя по разрыву, вес снаряда фунтов сорок, не меньше. Очередная пятидюймовая батарея красных? Они что, урок, который преподал «Де Мойн», не поняли? Но через полминуты следующий снаряд взорвался прямо на полосе, осколками ранив несколько техников, как раз выкативших первый из «Крусейдеров» на нее, и повредив сам самолет. «Черт, подумал капитан, а вот это уже серьезно. Это не стрельба вслепую, по площадям, где-то поблизости есть корректировщик красных». Он побежал к ближайшему окопу, которые его люди только что отрыли возле палаток, уже на бегу отдавая торопливые команды. На аэродроме взвыла сирена, и тут, капитан, уже прыгая в окоп, увидел, как на землю сошел ад.

Можно иметь сколь угодно развитое воображение, но все равно передать ощущения, с которым столкнулся человек, попавший под огневой налет целого дивизиона систем залпового огня, невозможно. Его понять сможет только такой же человек, побывавший под огнем реактивных установок. Если останется жив, конечно. Свернувшись клубочком, капитан лежал, охватив голову руками на дне окопа, а земля в это время под ним тряслась и подпрыгивала. Каждую секунду на аэродроме взрывались как минимум полтора десятка снарядов. Капитан вспомнил, как в академии старый хромой майор, прошедший почти все крупные десанты Корпуса, от Гуадалканала до Иводзимы, рассказывал им, тогда еще курсантам-молокососам, про огонь реактивной артиллерии. Про то, как нередко после таких налетов, из японских укреплений доставали сошедших с ума офицеров и рядовых Императорской армии. Они тогда ему не поверили, приняв этот рассказ за еще одну байку, которые так любят травить ветераны перед новичками. А сейчас, лежа на дне окопа, ощущая подпрыгивающую под ним землю, в такт разрывам, звучащим чаще пулеметной очереди, капитан ощутил, что еще немного, и он сам начнет сходить с ума. В довершении всего в окопе остро запахло свежими яблоками. Остатков разума ему хватило, чтобы, превозмогая ужас перед разрывами, подняться на колени и достать из аптечки в подсумке антидот. Голова уже начала кружится и темнело в глазах, когда он, с размаху, вогнал себе шприц-тюбик в бедро, прямо через толстую ткань обмундирования. Потом силы его совсем оставили, и он выпал из реальности, потеряв сознание. Последним его ощущением было осознание того, что разрывы вроде бы стихли. И он так и потерял сознание, сидя на коленях и привалившись к стенке окопа, с тюбиком в сжатой руке.

Он очнулся в той же позе, но никак не мог понять, сколько времени прошло, когда антидот все-таки поборол начавшееся отравление организма. Секунда? Минута? Час? Затем, спохватившись, он посмотрел на часы. Прошло всего две минуты. Он еще отметил, что сознание путается и у него проблемы со зрением, предметы видятся размытыми и дрожат, необходимо напрягать глазные мышцы, для того чтобы зрение стало менее расфокусированным. И тут все началось снова. Он опять рухнул на пол окопа, прижимаясь к дрожащей и прыгающей под его телом земле. И это продолжалось, как казалось капитану целую вечность. Хотя повторный огневой налет длился всего десять секунд, так, по крайней мере, показывали беспристрастные стрелки его часов. Капитан, стараясь удержаться на подгибающих ногах, встал и выглянул из окопа. Увиденное его потрясло настолько, что он на минуту потерял дар речи. Аэродрома, самолетов, прочей техники, палаток и контейнеров, всего этого не было. Не было и заснеженных деревьев и кустарника, которые густо росли по окраинам аэродрома. Даже снега не было! Вокруг, на сотни ярдов простирался просто лунный пейзаж, голая почерневшая земля, густо утыканная воронками. И усыпанная горящими обломками, в которых с трудом угадывались остатки техники, вперемешку с лежащими телами.