Вячеслав Распопов - Пираты острова Крит

— Все так брат! Все так! Только оказалось, что я все же пошел в матушку, которая не спускала обид. Когда я узнал, что Византии угрожает новое опустошительное вторжение, я отнесся к этому философски и только трагически вздыхал по этому поводу. Александра сильно развеселило мое уныние, и он сказал:

" — Никакой пользы не будет, если ты останешься сидеть на этом идиотском стуле, называемым троном, с идиотской грустью на физиономии! Не сиди и не вздыхай, приятель, отправляйся туда и сделай все, что в твоих силах. Христос сказал — восстань и иди! Чтоб исцелиться и почувствовать силу, нужен свежего воздуха глоток. Вперед на волю, навстречу солнцу, брат."

— И вот, я исцелился, и я здесь!

— И все же мои советники говорят, — Сразу же открестился от авторства подобной мысли Петр, — есть вероятность, что доспех скрывает не принца Константина.

Костя в ответ, просто снял латную перчатку, расстегнул застежку шлема и обнажил голову. Я напрягся до чрезвычайности, поудобней перехватил щит, готовый в любое мгновение прикрыть им царевича, и злобно зашипел:

— Надень шлем! Сукин сын! — Сукин сын, правда сказал по русский.

Сзади послышались всхрапы и перетаптывание коней охраны. Видимо внезапное нервное возбуждение седоков передалось и лошадям.

— Надеюсь, твои советники брат, знают меня в лицо. — Улыбаясь во все тридцать два, и повертев головой, весело произнес Костя. И уже вернув шлем на место добавил. — А если нет, то тоже не беда. Когда начнут чеканить мой профиль на аверсе солидов, пришлю вам десяток для сравнения. А пока примите другой памятный дар. — С этими словами он подъехал к самым воротам, спешился и с одного удара, как я учил, пригвоздил к ним свой щит. Вернувшись на прежнюю позицию, пояснил: — Это мой щит и на нем написано — Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет.

— А ты не боишься Константин что когда мой отец узнает о твоей наглости, и твоих злодеяниях Византия умоется кровавыми слезами…

— Я говорю с тобой, как равный с равным, а не как победитель с побежденным — это ты называешь наглостью?! А то, что я под страхом смерти запретил своим убивать и насиловать — это ты называешь злодеянием?! В тебе брат говорит не разум, а обида и отчаяние. Запомни, всегда выигрывать невозможно. А угрожать мне не стоит, если ты еще не понял то угроза — это я.

— И что же тебя, такого сердобольного, заставило сжечь целый город. — Включилась в разговор царица

— Нашей целью был вражеский флот, казармы, склады, ангары с вооружением и осадной техникой. То, что сгорел город, вина целиком на городских властях. В такую сушь, средства пожаротушения должны быть под рукой и в достатке. — Спокойно ответил царевич, и назидательно продолжил. — Случись такое у нас, матушка, тех градоначальников кто остался жив — оскопила бы, и сварила в кипятке. Надеюсь, в вашей столице градоначальники не столь беспечны.

Вопросительные взгляды всех присутствовавших, перенеслись на военного коменданта, тот сразу побледнел как полотно, и будь-то уменьшился в размерах.

— Ну все, вон уже показался паланкин с принцессой Анной, и мне пора. Вперед Буцефал! — С этими словами Константин пришпорил своего коня, тот сорвался с места в галоп, увлекая за собой центурию охраны.

— Надо же — Буцефал! — С насмешкой в голосе произнесла Мария. — Он что, себя Александром Македонским вообразил?!

— Нет, коня царевичу подарил наместник Египта, и он уже был с кличкой. — Ответил я на риторический вопрос. — Но согласитесь ваше величество, некое сходство уже есть. И тот и другой одержали свою первую победу в шестнадцать лет.

Паланкин под охраной дюжины амазонок, остановился посредине между городской стеной и строем византийской гвардии. От стены приблизился эскорт из десятка конных. Когда вопрос с выкупом был решен, амазонки неспешной рысью последовали на восток, а паланкин уже под охраной болгар, двинулся к воротам, но почему-то остановился не у открытой калитки, а в пяти шагах от меня. Анна скользнула по мне равнодушным взглядом, и пошла танцующим шагом, раскачивая своими прелестями во всех направлениях, что как-то невязалось с ее отстраненностью. С легкой грустью я смотрел ей в след, — жаль, когда из жизни уходит что-то волшебное и чарующее.

Августейон — церемониальная площадь перед храмом Святой Софии в Константинополе, была переполнена народом, скандирующем Константин! Константин!.. Только что прошло триумфальное шествие войск…

Дед настоял на том, что возвращение принца должно быть триумфальным и запоминающимся. Во первых, под барабанную дробь, центурии строгими коробками подходят к колонне Юстиниана и бросают к его подножью оружье — мечи, копья щиты, луки и прочее, (это Дед явно содрал с парада победы, в 1945) якобы ранее принадлежащие поверженным противникам. На самом деле львиная доля оружья — моя, результат взятия арсеналов Варны и Плиски. Надо сказать, гора вышла впечатляющая. Затем войска выстраиваются строгими коробками, — тридцать на сто, лицом к Халке. После чего на Августейон выезжает гвардия. Строгими рядами на белых жеребцах, в алых плащах. От хвоста гвардии отделяются шеренги и становятся перед парадными коробками. И вот на площади появляется следующий строй всадников. Первым гарцует Константин, на своем Буцефале, золоченый герб на груди и золотая корона на шлеме сверкают на солнце, слепя публику. На пол крупа от него отстает главнокомандующий — Платон Славянин. Далее следует разодетый в пух и прах генералитет. Тут "неожиданно", из толпы простолюдинов вырывается женщина с цветами, и девчушкой на руках. Подбегает к царевичу и протягивает цветы. Цветы Константин принимает и передает Платону, а сам подхватывает девчушку из рук женщины, и с ней на руках подъезжает к дворцовым воротам. Девчушку подобрали, — просто ангелок…

Перед отплытием из Варны я поделился этой мыслью с царевичем, и главнокомандующим. Идея была горячо одобрена, и принята. Но, как известно инициатива бьет по инициатору, и заниматься парадом пришлось мне. О боже мой! Какие мучения мне предстояло пережить! В течении полутора недель, приходилось вставать засветло. Учить эту толпу строевому шагу, развороту через левое плече. Словосочетание — СТОП! НА ИСХОДНУЮ! я произнес не одну тысячу раз. Считая мои требования изощренными пытками, кроме как войсковым палачом, меня не называли даже генералы. Я сотню раз собирался плюнуть на все, громко послать всех на… сесть на свой корабль… Но вместо этого почему-то орал — СТОП! НА ИСХОДНУЮ! Стена давящая на меня, заставляла вновь и вновь давить на нее еще сильнее. Видя мое настроение — на гране нервного срыва, все мои ближники попрятались — от греха подальше. Даже Рода и Иная старались не попадаться на глаза. Единственная кому на это было плевать — Варя. Когда я наорал на нее за то, что не пустила ко мне дядю, она как всегда вежливо ответила: