Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Эти детали кажутся нам немаловажными, поскольку позволяют составить объективное представление как о бытовой стороне жизни самого Винничевского, так и обустроенности среднего жителя предвоенного Свердловска.

Итак, начальник 1-го отделения ОУР Лямин утром 25 октября 1939 г. быстренько оформил «Постановление о проведении обыска» по месту проживания обвиняемого Винничевского Владимира Георгиевича, на его основании выписал ордер, и целая орава милицейского руководства отправилась по адресу. Правда, с адресом товарищ Лямин ошибся, вместо дома №21 написал №31, но когда такие пустяки мешали работникам ведомства щита и меча? Всё равно эти постановления о назначении следственных действий в Советском Союзе отродясь никто не читал, а даже если и читал, то значения прочитанному не придавал. Какая разница, какой именно адрес обыскивать? Обыскивать всё равно будем тот, который нужен, а не тот, что в «Постановлении…» указан. Таковы они – суровые будни Рабоче-Крестьянской милиции и её уголовного розыска!

Обыск проходил под личным руководством начальника Управления РКМ Урусова и участии начальника ОУР Вершинина и его подчинённых. Что же было изъято сотрудниками угро? Их внимание привлекли вещи, принадлежавшие арестованному Винничевскому: серый костюм в синюю полоску, старые чёрные брюки, лыжный костюм (рубашка и брюки) синего цвета, чёрные шевиотовые брюки, синяя рубашка с отложным воротником, сильно выгоревшая на солнце, голубые трусы, серая перчатка (без пары, на какую руку – в «Протоколе обыска» не указано), 3 пары ношеных ботинок – чёрные, жёлтой кожи и брезентовые, 9 фотокарточек Винничевского (по-видимому, все, имевшиеся в доме), отвёртка, перочинный нож с чёрной ручкой и двумя лезвиями, маленький перочинный с костяной накладкой на ручке, сапожный нож, грязная тряпка, оторванная от полотенца. Вот и всё! Как видим, никаких рубашек и штанов с подозрительными или замытыми пятнами, никаких тайных дневников с признаниями, ничего похожего на порнографические фотографии, ничего иного, потенциально компрометирующего, в доме ужасного убийцы отыскать не удалось. Да и с ножами оказалось негусто.

Все изъятые в ходе обыска вещи были отправлены на судебно-химическую экспертизу с целью поиска следов крови и спермы. Далее о результатах этих исследований будет сказано особо.

В Отделе уголовного розыска областного Управления РКМ знали о проводимом в Нижнем Тагиле расследовании исчезновения Риты Фоминой. Поскольку возраст пропавшей девочки соответствовал возрасту жертв Винничевского, а расстояние от Свердловска до Нижнего Тагила можно было преодолеть поездом всего за 3 часа, то представлялось логичным предположить причастность арестанта и к этому случаю. 25 октября заместитель начальника ОУР областного Управления РКМ Крысин направил в адрес начальника Тагильского городского отдела милиции лейтенанта Синицкого спецсообщение следующего содержания: «Срочно. Секретно. В спецсообщении от 16/X-39 г. за №50/C Вами сообщалось об исчезновении ребёнка – 2-летней Маргариты Фоминой – дочери гр-ки Фоминой Софии Михайловны, причём указывалось, что имеется подозрение в хищении ребёнка Слобцовым Германом Ивановичем – сожителем Фоминой. Просим сообщить, в каком положении находится расследование данного дела…» На следующий день лейтенант Синицкий «спустил» это сообщение своему подчинённому, начальнику городского уголовного розыска, о чём свидетельствует резолюция на документе.

Но события развивались столь стремительно, что тагильские товарищи ничего в Свердловск ответить не успели. Правильный ответ на загадку исчезновения Риты Фоминой в столице Урала узнали без них. В материалах дела нет свидетельств допроса Винничевского во второй половине дня 25 октября, то есть после следственного эксперимента с выездом на местность, но какой-то допрос или разговор без протокола всё же имел тогда место. Об этом можно говорить с абсолютной уверенностью, поскольку следующий допрос обвиняемого, проведённый во второй половине дня 26 октября, начался как раз с отсылки к нему.

26 октября вообще оказался днём чрезвычайно насыщенным. В течение суток следствие получило столько разноплановой информации, сколько никогда не получало ранее. Не станем, впрочем, забегать вперёд, а разберёмся со всеми событиями того дня по порядку.

Допрос Винничевского старшим уполномоченным союзного уголовного розыска Брагилевским начался в 14:00, о чём в протоколе сделана соответствующая запись. Это первый случай, когда в следственных документах указано точное время, хотя при оформлении протокола любого допроса полагается указывать время его начала и окончания. Но из сотен протоколов – этот первый. Брагилевский сразу же взял быка за рога и потребовал от арестанта: «Расскажите об обстоятельствах, при которых Вами совершено убийство в г. Н.-Тагиле». То есть очевидно, что какой-то разговор на эту тему состоялся ранее и Винничевский сделал некое признание. Вот как его признание отражено протоколом (орфография документа сохранена): «Примерно в августе месяце 1939 г. я находился в Тагиле. В бараках недалеко от молочной увидел девочку лет 2-х, я дал конфетку и повёл по направлению к Вагонзаводу в парк. Там я положил её на землю, раздел догола и руками сдавил ей горло. Она умерла. Ранений ножом не наносил. После этого положил на труп сверху одежду и забросал хворостом».

В Нижнем Тагиле проживал дядя обвиняемого, брат матери, Оленев Василий Алексеевич. Поездка, как попытался припомнить Винничевский, имела место с 20 по 30 июля, так что ему пришлось поправиться и сказать, что убийство маленькой девочки произошло не в августе, а в июле. В этом месте сразу же оговоримся, что со сроками этой поездки следствие полной ясности так и не добилось – все допрошенные называли разные даты. В конце концов, уголовный розыск склонился к тому, что Винничевский выехал из Свердловска в Нижний Тагил 2 или 3 августа и пробыл в гостях у дяди до 11 числа.