Алексей Ракитин - Уральский Монстр

Преступник описал одежду жертвы, вид дома с улицы и расположение объектов во дворе, заверив, что без труда отыщет и укажет нужный адрес во время следственного эксперимента. Также Винничевский сообщил, что в Кушве и посёлке у железнодорожной станции «Гора Благодатная» он совершил только по одному нападению. На этом допрос был остановлен.

Милиция приложила большие усилия по проверке сообщения об убийстве или ранении ребёнка в районе к югу от улицы Ленина, однако информация эта так и не нашла подтверждения. Почему так случилось, можно только гадать. Как вариант, можно предположить, что вскоре после нападения на ребёнка семья покинула Свердловск. Но отъезд семьи представляется событием всё-таки маловероятным, мобильность советского населения в конце 1930-х гг. была уже скована жёсткими правилами паспортного учёта, много ездили по стране лишь военнослужащие. Кроме того, нападение на ребёнка и последующий отъезд его семьи наверняка запомнили бы соседи. Однако никто ничего подобного участковым и оперсотрудникам уголовного розыска не рассказал. Значит, происшествие – если только оно действительно имело место – от соседей скрыли. И сделано это было не без умысла. Скорее всего, обычными людьми двигало нежелание иметь какие-либо контакты с НКВД. Население боялось иметь дело с обладателями красивых малиновых околышей и бирюзовых петлиц, примеров нежелания обращаться к ним даже на страницах этой книги можно отыскать немало. Пословицы вроде той, что «Коготок увяз – всей птичке пропасть», не рождаются на пустом месте. И благоразумные родители прекрасно понимали, что если инцидент с ребёнком станет известен доблестным служителям щита и меча, то сами же родители первыми под подозрение и попадут. На примере семьи Грибановых мы уже видели, как работает это правило на практике.

Забегая немного вперёд и тем самым несколько нарушая хронологию событий, можно сказать, что 29 октября Начальник ОУР Вершинин ещё раз встретился с Винничевским и допросил последнего о деталях похищения и убийства ребёнка в Нижнем Тагиле. Обвиняемый обстоятельно рассказал и об этом эпизоде, вот фрагмент его показаний, в которых он описывает похищение Риты Фоминой: «В начале августа месяца 1939 г., числа 2-3, но во всяком случае не позднее 4 августа, я поехал с согласия родителей к своему дяде Оленеву Василию Алексеевичу, проживающему по улице Тельмана, дом №25, на Уралвагонзаводе в г. Н. Тагил… Числа 6 августа 1939 г. около 5 часов вечера я вышел из дома и решил идти в Парк культуры и отдыха, так как у меня пришло сильное желание кого-нибудь убить с тем, чтобы получить половое удовлетворение. Пошёл я в парк именно с тем намерением, что там легче было найти подходящего ребёнка, однако ребёнка я встретил ранее и до парка не ходил… Недалеко от молочного магазина возле барака я увидел ходившую одну девочку лет 2-2,5, одета она была в тёмное платьице, на голове ничего не было.., я подошёл к девочке, дал ей конфект, взял за руку и повёл, при этом с ней ни о чём не разговаривая. Дойдя до Парка культуры и отдыха, я пошёл вдоль забора паркового, и парк у меня остался вправо. Пройдя ещё немного, девочка сказала, что ей босиком идти больно и тогда я взял её на руки и понёс… Дорогой в лес пришлось перейти картофельные гряды (напоминаем, что на пути к лесной зоне были расположены огороды горожан – прим. А. Р. ). Если считать от забора парка, вдоль которого я шёл вначале, до того места, где я впоследствии убил девочку, расстояние выразится в километра 1,5… Половое возбуждение у меня нарастало всё больше и больше, и я даже ощущал боль в члене. Я посадил девочку на землю и уже хотел её душить, как в этот момент увидел идущих с грибами двух мужчин и одну женщину. Я взял на руки девочку и пошёл в более безопасное место от глаз посторонних».

Обстоятельно и даже не без некоторого смака Винничевский описал само нападение, однако повторил свои прежние утверждения о том, что полового акта с жертвой не совершал. Преступник настаивал на том, что его возбуждал сам процесс убивания и сопутствующие ему страдания девочки. Описывая собственные манипуляции, арестант сообщил, что заталкивал в рот жертве землю – это была важная деталь, о которой мог знать только совершивший преступление. Окончание рассказа оказалось совершенно в духе Винничевского – никаких эмоций, ни малейшего сопереживания жертве, ничего, похожего на раскаяние: «Я встал, привёл себя в порядок и забросал её сухими ветками.., после чего пошёл в парк на стадион и смотрел там футбольный матч. Пробыл там до 8 часов вечера».

Рассказ получился исчерпывающим и достоверным. То, что говорил Винничевский, а главное, как он говорил, выдаёт в нём истинного психопата и не оставляет сомнений в том, что он описывает события, участником которых являлся в действительности. Рассказы серийных сексуальных преступников о содеянном схожи в той части, в которой они касаются физиологии изувера, все эти люди отлично помнят свои ощущения, полученное либо не полученное удовольствие, всевозможные детали, связанные с тем или иным эпизодом. Такого рода рассказы объединяет, с одной стороны, дотошное внимание к удовлетворению похоти, а с другой – полнейшее безразличие к жертве. Обратите внимание: во время допроса Винничевский не произнёс ничего похожего на «я стыжусь содеянного», «мне тяжело признаваться», «меня мучит раскаяние за причиненные ребёнку страдания». Ничего подобного нет в текстах ни этого, ни предыдущих и последующих протоколов допросов. Он ничего не стыдится, ни в чём не раскаивается и о причинённых страданиях не думает вообще. Даже в тех случаях, когда сексуальный хищник пытается добиться снисхождения и начинает демонстрировать раскаяние, получается у него это из рук вон плохо и совершенно недостоверно.

Такие люди, лишены эмпатии, неспособны сочувствовать и сопереживать, а потому все попытки имитировать эти эмоции режут слух и со стороны выглядят крайне неловкими. Рассказ психопата – это всегда рассказ о самом себе, он не видит в объектах посягательств живых людей, они для него всего лишь говорящие куклы. В этом отношении рассказ Винничевского об убийстве ребёнка даже текстуально близок тому, как рассказывали об аналогичных деяниях Сергей Головкин, Андрей Чикатило, Эдмунд Кемпер (Edmund Emil Kemper), Гэри Риджуэй (Gary Leon Ridgway) и сотни им подобных серийных убийц.

Когда несчастные Сергей Баранов и Василий Кузнецов летом 1938 г. выдумывали рассказ об убийстве Герды Грибановой, то их фантазия не шла далее примитивной схемы «выпил водки, а дальше плохо помню» именно потому, что они не понимали логику истинного сексуального хищника. А достоверно рассказать, а тем более, написать о том, чего ты не знаешь или не понимаешь, невозможно. Они писали чепуху, и их оговоры и самооговоры выглядели глупыми и недостоверными. Но лейтенанта Вершинина они устраивали, потому что тот тоже не понимал, с чем же ему довелось иметь дело, и искренне верил в то, что поймал настоящих убийц.