Алексей Ракитин - Уральский Монстр

10) Ботинки мужские чёрные, ношеные: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не выявлено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения.

11) Ботинки серые, брезентовые, рваные, внутри плесень и паутина: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не выявлено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения.

12) Ботинки жёлтой кожи, рваные: пятен, похожих на кровавые, визуальным осмотром не обнаружено. Судебно-химическое (с целью обнаружения следов крови) и микроскопическое (с целью обнаружения следов спермы) исследования не проводились ввиду очевидного отсутствия подходящих участков загрязнения.

13) Стамеска столярная, ручка деревянная: на лезвии жёлто-бурые пятна. Судебно-химическим исследование доказало, что на стамеске нет следов крови.

14) Нож сапожный длиною 15 см: на лезвии буро-жёлтые пятна. Последующее судебно-химическое исследование показало, что следов крови на ноже нет.

15) Нож перочинный с роговой желтовато-прозрачной ручкой размером 8 см: на лезвии ножа и на металлических частях под накладной костяной ручкой присутствуют жёлто-бурые пятна. Судебно-химическим исследованием установлено, что на ноже следы крови отсутствуют.

16) Нож перочинный с чёрной костяной ручкой, с 2 режущими лезвиями, с отвёрткой, шилом, ключом для открывания консервов, сломанным штопором: на всех металлических частях присутствуют пятна желтовато-бурого цвета различной величины. В процессе осмотра и частичной его разборки обнаружены 2 человеческих волоса, происходящих с головы, длиною 1 и 2 см. Концы волос имеют косые срезы. На ноже обнаружена кровь, но ввиду её незначительности, определить видовую принадлежность – то есть принадлежит ли эта кровь человеку или животному – не представилось возможным.

Что же означали все эти результаты с точки зрения подтверждения виновности Владимира Винничевского? Следствию оставалось лишь развести руками – ничего эти результаты не подтверждали. Ни единой улики в распоряжении правоохранительных органов не имелось. Даже перочинный ножик с двумя налипшими волосками ничего не доказывал, ибо происхождение крови на нём от человека так и не было установлено. Впрочем, даже если бы происхождение крови и удалось установить, то это ничего не означало, поскольку любой законопослушный гражданин может порезаться о собственный нож.

Всё, что имелось в распоряжении следствия, – это рассказы самого арестанта.

Не надо думать, будто в свердловском уголовном розыске сидели гении семи пядей во лбу – вовсе нет! – эти люди мало походили на Шерлока Холмса или Ивана Путилина, героев популярных дореволюционных детективных рассказов. Но и наивными глупцами их мог считать только Володя Винничевский, таковыми обладатели бирюзовых петлиц вовсе не являлись. Евгений Валерианович Вершинин, прочитав заключение лаборатории судебной медицины, получил серьёзный повод крепко задуматься. Как профессионал, он прекрасно мог просчитать дальнейшее развитие событий, например, что после передачи Винничевского в прокуратуру, тот мог совершенно спокойно объявить, что оговорил себя, опасаясь запугиваний со стороны сотрудников Рабоче-Крестьянской милиции. Свою же осведомлённость о местах сокрытия ещё ненайденных трупов (Риты Фоминой – в Нижнем Тагиле и Таси Морозовой – в Свердловске) Винничевский объяснил бы простейшим стечением обстоятельств, скажем, ехал в трамвае и подслушал разговор, в котором один урка другому рассказывал об убийствах детей и спрятанных трупах. Враньё, скажете? Конечно, враньё, а вот докажи, что этого не было.., то-то же!

Так что на Винничевского после всех его немыслимых признаний не то чтобы имелось мало материала, а, правильнее сказать, вообще ничего не имелось. Между тем прокуратура живо интересовалась ходом расследования и ожидала в ближайшие недели передачи обвиняемого ей для проведения собственного следствия и подготовки по его результатам обвинительного заключения.

17 ноября 1939 г. оперуполномоченный областного ОУР Седельников организовал и запротоколировал процедуру официального опознания Тамарой Петровной Волковой – матерью того самого Славика Волкова, что явился последней жертвой Винничевского – куска белой ткани с каймой по одной стороне. Этот кусок был найден в кармане Винничевского при его задержании, преступник заявил, что взял эту тряпицу у похищенного им ребёнка, то есть у Славика. Когда за уточнениями обратились к матери мальчика, та сообщила, что Славик действительно имел белую косынку, но после похищения она пропала. В составленном Седельниковым «протоколе предъявления» зафиксировано, что (стилистика оригинала сохранена) «посмотрев на предъявленную косынку, гр-ка Волкова заявила, что эта косынка принадлежит им. Которая была одета на голове моего сына Славика в момент его похищения 24 октября 1939 г.» Автор полагает, что к эпистолярным безумствам советских милиционеров читатель уже привык, а потому научился понимать казённые тексты, продираясь сквозь частокол косноязычных формулировок. В общем, факт изъятия преступником этой тряпицы у Славы Волкова можно было считать доказанным. С таким доказательством можно было даже идти в суд.

Победа, правда, была не очень велика, учитывая, что Винничевский был задержан с поличным и то, что он уводил ребёнка в лес, могли подтвердить по меньшей мере 4 милиционера. Суд поверил бы им без всяких косынок и «протоколов предъявления». Так что в данном случае уголовный розыск ломился, что называется, в открытые ворота, доказывал то, что доказательств вовсе и не требовало.

Но ничего другого свердловские пинкертоны доказать не могли. Вообще!

8 ноября 1939 г. произошло любопытное событие, кажущееся, на первый взгляд, не совсем понятным. Начальник областного уголовного розыска Вершинин подготовил и предъявил Винничевскому в присутствии помощника облпрокурора Небельсена постановление о привлечении в качестве обвиняемого по статье 59, пункт 3 Уголовного кодекса РСФСР. Как же так, удивится внимательный читатель, а на основании чего Винничевский «сидел» в СИЗО до этого? На самом деле, первое постановление, в котором фигурирует обвинение по ст. 59.3 появилось 25 октября, его успел подписать, кстати, ещё Артур Брагилевский, после этого благополучно отбывший в Москву. Но то постановление Винничевский не видел, под ним нет его подписи, а потому он всё это время мог пребывать в твёрдой уверенности, что обвинять его будут по ст. 136, той самой, по которой максимальное наказание 10 лет лишения свободы. «Постановление о избрании меры пресечения», в котором также фигурировала статья 59.3, автор считает фальсифицированным и добавленным в материалы уголовного дела много позже второй декады октября 1939 г. Об этом достаточно подробно написано в главе «Сколько верёвочке ни виться…»