Виталий Виниус - Римские вакации

Преторианцы распахнули следующую дверь; мы проследовали далее. Второй зал был сплошь уставлен статуями как местных звероголовых, так и благообразных эллинских богов. Статуи были раскрашены словно дымковские игрушки и празднично отражались в плитах полированного мрамора, узорчато выложенных по стенам и на полу.

Там нас ждал высокий женоподобный субъект с набелённым лицом и подведёнными густочёрными бровями, в ярких многочисленных одеждах, облегавших крупными складками бесформенную как квашня фигуру. На голове его помещался плоский парик с крупными локонами. Пытаясь держать осанку на манер посла с верительными грамотами, он пожевал вялыми губами и церемониальным голосом, высоким как у церковного мальчика, торжественно провозгласил:

— Я, наставник царя Египта Птолемея Диониса ритор Теодот!

— Ну и что? — безразлично буркнул Антоний.

— Ну так… — субъект замялся, замельтешил растерянно лицом, но потом собрался и звонко заявил: — Я уполномочен заявить, что великий светоч Вселенной царь Птолемей Дионис ждёт представителей Рима в тронном зале, чтобы дать аудиенцию… — начав с некоторой бодростью, Теодот под нашими пристальными взорами окончательно смешался, стал запинаться и закончил позорной фистулой.

Антоний на подобную попытку дипломатического выверта лишь хмыкнул и, отодвинув рукой субъекта как невнятный предмет, пошёл дальше. Преторианцы уже распахивали очередную дверь, заглядывая за неё.

За массивными створками из резного благородно-коричневого дерева с золочёными финтифлюшками оказался тронный зал. Антоний взмахом руки отослал преторианцев назад, а сам с видом важным и задиристым зашагал дальше. Мы, оттолкнув попытавшихся пролезть вперёд трибунов, поспешили в кильватере.

Зал был громаден как центральное помещение столичного вокзала. У разрисованных яркими орнаментами стен громоздились колонны с высеченными на них фигурами богов. Между колоннами торчали огромные бронзовые треножники, в чашах которых беззвучно полыхали языки пламени — несмотря на то, что дневной свет в достатке струился из окон под самым потолком. Весь декор зала был размеров неподобающе гипертрофированных, так что посетитель должен был чувствовать себя как мальчик-с-пальчик в доме великанов, что символизировало его самоличную ничтожность редкой степени.

Обрамляя проход, двумя рядами стояли в полном молчании богато оформленные личности, по всей видимости, из разряда придворной знати. Некоторые при нашем приближении робко склонялись, другие вели себя с некоторой дерзкой отстранённостью, но при том скрыть прыгавший в глазах испуг не могли.

Звонко топоча в общей тишине обувью по гранитным плитам пола, вся наша компания во главе с Антонием приблизилась к возвышению у противоположной стены, где монументально стоял огромный угловатый, напоминавший формой табуретку, трон с широкой сверкавшей золотом спинкой, украшенной эмалевыми разноцветными узорами.

На фоне этого великолепного сидения несколько терялся его пользователь — нежного вида юнец, напоминавший хорошо раскормленного шестиклассника, в шутку наряженного и раскрашенного в карнавальной манере.

Лицо его густо покрывал неестественный слой белил, глаза были подведены к вискам, в оттопыренных ушах висели золотые массивные серьги, оттягивавшие вялые мочки. На царе был надет сарафанового кроя длинный балахон из белоснежной ткани с вышитыми золотой ниткой кругами и скарабеями, на шее имелся целый набор золотых цепей и ожерелий. Весь этот дизайн венчал кувшинообразный бело-красный головной убор с головой змеи.

— Глянь, никак царь! — громко воскликнул Боба и недоверчиво засмеялся.

Нас обогнал Теодот; с поклонами до самого пола, обращёнными к царственному пацану, он влез на возвышение, утвердился за троном и замер там как восковая кукла. Антоний остановился напротив и широко ухмыльнулся, не торопясь говорить и наслаждаясь разгоравшимся в глазах юной августейшей особы ужасом, чьи пухлые губы уже стали подёргиваться и кривиться.

Возникла некая приятная для моральных садистов пауза, которую бесцеремонно нарушил Серёга.

Он бегом вскочил на возвышение, толкнул Птолемея Диониса в плечо и панибратски спросил:

— Слышь, пацан, а где бы нам твою сеструху найти?

С другой стороны тем же макаром подскочил Раис и, мимоходом пощупав матерьяльчик сарафана, бодро воскликнул:

— Куда Клеопатру дел, говори, малец, а то по шее получишь!

Придворные в ужасе ахнули. Теодот высунулся из-за трона и спешной скороговоркой с глубоким сожалением сообщил:

— Клеопатра под стражей. Свидания запрещены…

Раис изумился до крайности, взял наглеца за грудки, тщательно перекрывая дыхание, и, чётко чеканя слова, произнёс:

— А я не с тобой разговариваю, вошь бледная! Я пацана спрашиваю! Понял? А то как дам топором!

Теодот стал бледен пуще прежнего и моментально засипел:

— Там она, там, в Львиной башне, со всеми своими прислужницами.

— Ну и как туда пройти? — небрежно осведомился поднявшийся на пару ступенек к трону Джон.

— Тут недалеко… От дворца направо пройти… башня там со львами…

— Это ещё зачем со львами? — забеспокоился Лёлик.

— … львы там каменные… — захрипел в последнем усилии Теодот и забился отчаянно как обезглавленный петух.

— Ну ладно, — довольно сказал Раис и отпустил удушаемого, отчего тот повалился бессильно на пол, после чего строго посмотрел на юного царя: — А ты сеструху не забижал?

— Она сама!… — вдруг жалостливо заныл Птолемей Дионис и даже стал растирать нюни рукавом.

Раис внимательно поглядел на царские украшения, потом зыркнул на Серёгину бляху, почесал подбородок задумчиво, после чего дёрнул паренька за локоть и торопливо ляпнул:

— Давай меняться! — и тут же без реверансов стал снимать с царя самую большое ожерелье, цепляя им за монархическую шапку.

Птолемей Дионис растерянно замер и даже не пикнул, а лишь слегка вжал голову в плечи и болезненно зажмурился. Жирный его подбородок мелко дрожал.

Раис не без удовольствия приспособил ожерелье себе на шею, потом достал из кармана своего галифе непонятно с каких времён сохранившийся пионерский значок и стал пристёгивать его Птолемею Дионису на левую сторону, приговаривая довольно:

— Ты это… не того…без обиды… сувенир это, ферштеен? — а пристегнув, отошёл на шаг, поглядел с прищуром на дело рук своих и проговорил с надрывом: — Ты его береги!…

— Ну ничего себе!… — мелко захихикал Лёлик. — Вот, значит, кто самым первым юным пионером был!

— Да нет, он не взаправдашний, — усомнился Боба.

— Это почему? — спросил Лёлик.

— Красного галстука не хватает, — пояснил Боба.