Виталий Виниус - Римские вакации

— Царица изволит на чуть-чуть выйти! — браво прокомментировал Мухомор, упреждая встречные вопросы.

— Куда, куда вы удалились?… — взревел дурным голосом Раис и капризно затребовал: — Однако, музыку хочу! Плясать будем, рокенролить!

Мухомор с готовностью поклонился и торопливо ушёл. Через некоторое время в зале появились две желтокожие девицы — одна с бубном, другая с двумя дудками. Они присели в уголке, приготовились; девица с дудками засунула обе интересным манером в рот, и потекла медленная заунывная мелодия, напоминавшая вступление к тихому часу.

— Это что за провокация! Где, я спрашиваю, гармонист?… — начал было возмущаться Раис, но захлебнулся на полуслове, так как в зал вбежали две смуглые девицы в одних лишь развешанных замысловато по гибким телам бусах и сходу стали извиваться как змеи, притоптывая пятками и звеня зажатыми в поднятых руках кастаньетами.

Они шустро вертели крепкими выпуклыми задами и как-то так по-особенному поводили худыми плечами, отчего их торчавшие груди упруго колыхались. Девицы поначалу топтались и притоптывали на месте, затем сблизились и начали задевать друг дружку враз набухшими кофейными сосками, толкаться выпуклыми животами и тереться юркими бёдрами.

Коллеги смотрели как зачарованные. Джон, подперев щеку ладошкой, любовался, умильно щурясь и взволнованно вздыхая.

В которой главный герой знакомится с Клеопатрой индивидуально, а она его пытается завербовать.

Я, лелея тайную мысль, осторожно вылез из-за стола, воровато огляделся, прихватил на всякий случай автомат, наученный горьким опытом внезапного вражеского нападения, и, стараясь двигаться незаметно и независимо, покинул зал. Быстро пройдя полутёмным коридором, я остановился и прислушался. Судя по имевшей место одной лишь музыке, погони не было. Я сам себе хитро ухмыльнулся и, посвистывая, пошел вперёд. Коридор вывел меня к лестнице; я поднялся на второй этаж, прошёл дальше. Не было видно ни души. Я поглядел в узкое оконце с видом на город. Пожаров заметно добавилось. Тёмный дым клубами застилал начинавшее вечереть небо.

Послышались вдруг голоса. Я мигом присел за выступ стены, выглядывая осторожно. Из бокового прохода вышли две желтокожие рабыни, разговаривая на непонятном языке, и удалились в противоположную от меня сторону. Я прошёл вперёд и увидел сбоку лестницу вниз. Осторожно спустившись и миновав полутёмную комнату, я вошёл в большое помещение, освещаемое несколькими светильниками. Здесь было достаточно уютно: на стенах висели драпировки из пурпурной ткани, стояли мягкие кушетки, пол покрывал толстый ковёр. Но самой главной достопримечательностью комнаты была большая начищенная до блеска медная ванна, стоявшая на разлапистых львиных лапах. Она была полна исходившей паром воды.

При виде такого великолепия я даже судорожно всхлипнул; тело тут же зачесалось, засвербело и затребовало гигиенических процедур. На всякий случай я заглянул через прикрытый занавесью проём в соседнюю комнату. Там так же никого не было; в углу имелась большая низкая облицованная каменными плитками печка с вмурованным чаном, прикрытым тяжёлой крышкой; в печке алели, потрескивая, угли.

Определившись с тылами и безо всяких мыслей о возможной щекотливости ситуации, я на цыпочках подлетел к ванне и попробовал рукой воду. Температура была в самый раз. На поверхности обильно плавали стебли размокших трав, отчего степные ароматы разливались вокруг душистыми волнами.

Я мигом сорвал одежду, закатил в предвкушении глаза и, лихо крякнув, залез в ванну. Божественная благодать приняла исстрадавшееся в походных тяготах тело в парные ласковые объятия. Я, расслабившись, полежал маленько, затем схватил лежавшую подле на низком мраморном столике огромную губку и стал драить себя из-за всех сил, испытывая мазохистское удовлетворение. Плававшая трава вдруг стала давать неплохую пену навроде мыльной, пришедшуюся как нельзя кстати.

Степень блаженства переросла постепенно в энергичный восторг, и я даже стал дудеть празднично и бравурно, тем самым несколько скрадывая таинственность густых теней, колыхавшихся по стенам. Вода начала приобретать насыщенную бурую непрозрачность. Я окунулся с головою, с шумом наделав изрядную лужу, и, зажмурившись, стал драить сальные волосы.

Вдруг от двери раздался возмущённый возглас. Я на всякий случай сноровисто нащупал прислонённый к ванне автомат, разлепил глаза, стал глядеть, жмурясь от попавшей воды. В двери в позе крайнего негодования застыла рабыня; за нею маячила Клеопатра. Я растерянно ухмыльнулся, вскочил, всплеснул руками, потом прикрыл срам и проделал ещё массу бессмысленных и нелепых движений, после чего совсем даже собрался пригласить царицу поплескаться вместе, но вовремя сообразил, что в имевшейся воде можно было только испачкаться.

Засим я просто сел в воду обратно и принял вид доброжелательный, но независимый.

— Это для царицы ванна… — возмущённо пискнула рабыня.

Я сначала понимающе хмыкнул, а потом пожал плечами. Клеопатра, понаблюдав за моими кульбитами, молча развернулась и ушла. Рабыня попробовала продолжать возмущаться, но я показал ей красноречивый кулак, на что та фыркнула и заторопилась за своей хозяйкой.

Кайф был прерван в самом интересном месте, отчего состояние эйфории улетучилось. Побултыхавшись ещё уже без интереса и чувствуя, как вода медленно остывает, я вылез из ванны, вытерся лежавшим на кушетке льняным полотенцем, оделся и поспешил из купальни прочь.

Пребывая в состоянии растерянности, я решил навестить коллег и пошёл в трапезную, расчёсываясь найденной в кармане щербатой расчёской. В коридоре появилось освещение в виде одного уныло торчавшего на стене масляного светильника. В окне нежная лазурь переходила в нейтральную синеву, в глубине которой уже просвечивали первые звезды.

Моё отсутствие, по всей видимости, замечено не было. Коллеги занимались, кто во что горазд.

Серёга с Бобою, в окружении початых амфор, обнявшись, напевали проникновенно нечто невразумительное, но с народным уклоном. По бокам у них сидело по танцовщице, причём барышни так же были уже изрядно навеселе.

По стенке стояли в шеренгу невесть откуда взявшиеся рабыни-негритянки, держась по стойке "смирно". Юбки их валялись на полу, и лишь матерчатые ошейники некоторым образом умаляли наготу. Раис, скребя ложкой по стенкам котла и закусывая последними финиками, покрикивал на них строго, приказывая держать равнение и обещая сей момент устроить обыск на предмет ношения запрещённых предметов, а после организовать конкурс красоты, главной наградой в котором будет его личный приз.