Виталий Виниус - Римские вакации

Макробий кисло сморщился и напомнил:

— Так особняк дорого стоит. Да ещё с обстановкой. А вы маловато отсыпали. Добавить бы надо, — а затем уставился на Серёгино ожерелье, поблескивавшее празднично.

Серёга поймал взгляд, поначалу нахмурился, но затем махнул рукой, воскликнул:

— Эх-ма! — быстро ожерелье снял и кинул поверх кучи.

Старый выжига удовлетворённо кивнул, оглядел нас цепко, явно выискивая что-нибудь ещё такое этакое, потом состроил невнятную гримасу, пожал плечами и совсем скучно, с тяжким вздохом, повторил:

— И всё равно мало…

— Больше нету… — пожал плечами Боба.

Макробий сочувственно покивал и развёл руками, дескать, рад бы помочь, да невмочь.

— Ну нет так нет, — сказал я и сделал вид, что хочу начать процесс обратного изымания не нашедшего спрос товара.

Макробий вскочил с сундука как резиновый и, отталкивая мои руки навроде злейших врагов, завопил:

— Согласен, согласен!

— Ах ты, скупердяй паршивый! — выругался Раис.

— На что согласен? — не теряя инициативы, напористо спросил Джон.

— Особняк даю!… В обмен!… — торопливо пояснил алчный старичок, быстро откинул крышку сундука и начал с поспешной прытью ссыпать в него драгоценную кучу.

— С обстановкой? — грозно уточнил Раис.

— С обстановкой! — поспешно согласился Макробий.

— Маловато будет! — противным голосом заныл Серёга и пихнул Макробия в бок.

Тот ускорил темп погрузки и, загораживаясь локтем, завопил:

— И денег ещё… Много!…

— Золотом! — потребовал Раис.

— Золотом, золотом!… — подтвердил с готовностью Макробий, лихорадочно заныкивая драгоценности. — Ауреусами новенькими, с профилем Цезаря!… Сто… то есть, пятьдесят!

— Все равно маловато! — рявкнул Раис.

Старикан закончил набивать сундук, захлопнул крышку, уселся на него, утёр испарину со лба и уже умиротворённо спросил:

— А сколько хотите?

— Двести! — выпалил Серёга своё любимое число, ассоциирующееся у него с ёмкостью стакана, и на всякий случай погрозил старику пальцем.

— Каждому! — торопливо добавил Раис, совсем как герой известного фильма.

— Итого: ровнёхонько тысяча двести, — подытожил Джон.

— Значит, в сестерциях будет… — подсчитал Лёлик в уме, — сто двадцать тысяч.

— Годится! — весело заявил Серёга.

Макробий задумался, зашевелил губами, зачесался лихорадочно.

— А иначе гони всё взад! — заорал Раис, как пенсионер, обжуленный на базаре.

— Хорошо! Согласен! — не менее громко взвизгнул старичок, снова соскочил с сундука, открыл его, покопался в самой глубине и по очереди достал наружу дюжину замшевых туго набитых мешочков, шмякая ими о стол с приятным звяканьем.

— По сто монет, — известил он с тяжким вздохом, глядя на мешочки с тоской и любовью.

— Посмотрим, — довольно сказал Раис, распечатал один кошель, достал горсть приятно заблестевших золотых кружочков, но считать не стал, а ссыпал обратно и заявил, что верит на слово.

Мы не стали его укорять за доверчивость, а быстро распределили мешочки по рюкзакам.

Макробий тем временем, пробурчав под нос, что надо составить купчую, извлёк из комода чистый папирусный лист, глиняную чернильницу, заткнутую тряпочкой, и связку заострённых тростинок, в которых и начал копаться, с сомнением качая головой. Боба хмыкнул и, пошвырявшись в карманах, протянул старцу шариковую ручку простейшего образца. Макробий принял её недоумённо, покрутил, а затем вознамерился макнуть в чернильницу. Боба вовремя пресёк ненужный порыв и предложил просто писать. Макробий недоверчиво хмыкнул и осторожно царапнул по листу — получилась ровная чёрная линия, как и положено тому было быть. Старичок между тем сильно обрадовался, высунул язык и начал черкать калябы, забавляясь как дурдомный малолетка.

— Эй, а ну пиши давай эту… купцовую! — сердито прикрикнул Раис и даже стукнул кулаком по столу.

Серёга, радуясь возможности отличиться, применил к Макробию леща. Тот охнул и, перевернув лист, стал сноровисто выводить крупные буквы, выдавая строку за строкой.

Подняв голову, он осведомился: как нас поименовать? Джон потёр затылок, оглядел наш коллектив и сказал:

— Пиши: варвары из Скифляндии в количестве шести персон.

Макробий озадаченно попросил продиктовать название нашей Родины по буквам, что и было исполнено Лёликом с надлежащей торжественностью.

Наконец, документ был составлен; Макробий изобразил под текстом полное своё имя, вручил нам купчую и план домовладения, после чего под шумок попытался шариковую ручку зажать, но Боба проявил хозяйственную бдительность и сей предмет родом из будущего решительно изъял.

По тексту купчей следовало, что дом с садом, бывший поныне собственностью римского гражданина такого-то, а прежде полученного в уплату долга от римского гражданина патриция и сенатора такого-то, продан с земельным участком и внутренним имуществом шести варварам из Скифляндии, о чём и составлена сия купчая.

Макробий стал суетливо и настойчиво предлагать нам проследовать к покупке; видно было, что ему не терпится от нас избавиться. Желания наши в том совпали, и мы немедля вышли из дома и вскоре уже шагали за торопливо семенившем старичком по улице.

Приобретённая недвижимость находилось через пару кварталов на вполне пристойной улочке с фонтаном, возле которого болтали опрятно одетые рабыни с кувшинами, захихикавшие при виде нас. За каменными оградами, увитыми плющом, между пышными кронами деревьев виднелись симпатичные фасады домов. Было тихо и пристойно.

Макробий подвёл нас к широким воротам из дубовых досок, постучал во вделанную в них калитку, которая тут же и открылась, будто только нас и ждали. Мы по-хозяйски вошли первыми, отпихнув Макробия.

У калитки стоял, удивлённо озирая нас, длинный и худой субъект с кривым крючковатым носом и опухшими веками, нависавшими над налитыми кровью чёрными глазами, что делало его похожим на переутомлённого Мефистофеля. Впрочем, демонический образ субъекта портили большие вялые уши, напоминавшие пережёванные вареники. На поясе субъекта болталась солидная связка ключей.

— Ну вот ваш дом чудесный, почти задаром, живите, радуйтесь, наслаждайтесь… — скороговоркой выдал Макробий и, посмотрев на субъекта, пояснил: — Это новые владельцы…

Мы огляделись.

Обширный двор был выложен терракотовыми плитками песочного цвета. По углам двора стояли какие-то постаменты, отчего-то не обременённые надлежащими статуями. Сам дом был велик, но при том обладал изяществом пропорций. Снизу он был обложен бутовым камнем, поверху выкрашен в белый цвет, на котором празднично смотрелись намалёванные местами яркие орнаменты, имел черепичную крышу кирпичного цвета и, вообще, радовал глаз.