Виталий Виниус - Римские вакации

Лёлик поначалу заворчал, капризно рявкнул:

— А я не желаю!… — но затем вернул бубен, с двух попыток поднялся и неуверенно прошествовал к скамейке.

Тут же выскочила на середину залы ярко-рыжая щекастая девица из незанятых, взмахнула затейливо руками и залихватски крикнула:

— А сейчас танцы!

Оркестрик незамедлительно грянул нечто, напоминавшее смесь чарльстона с африканской плясовой. Рыжая, колыхнув смело бёдрами, прищелкнула пальцами и пошла перебирать ногами, кружась так, что короткая, словно платье первоклашки, туника в вольном размахе открывала взорам молочные прелести хозяйки. С сочным воплем вылетела из-за стола грудастая зазноба Раиса. Сластолюбец потянулся за ней, норовя ухватить за зад и усадить обратно — даже ради искусства не желал он ни на миг расставаться с подобной прелестью — но девица от жаждавших дланей ускользнула и кинулась в пляс, да с таким усердием, что тяжелые груди её запрыгали, заколыхались и чуть ли не захлопали, будто крылья, отчего Раис замер как пригвождённый, отвалил челюсть и распахнул азиатские свои глаза до размеров пятирублёвых монет.

А оркестранты поддавали жару: громыхание бубна убыстрилось до усердия отбойного молотка, визгливая флейта, захлёбываясь, выдавала неподражаемые синкопы, а погремушка трещала непрерывно как пришедшая в бешенство гремучая змея. Новоявленные вакханки с криками и гиканьем носились галопом по кругу, звенели браслетами, изгибались не без сладострастия; и вдруг одна за другой одним движением сорвали с себя туники и отшвырнули прочь, причём грудастая умудрилась попасть прямиком в Раиса.

Раис всхлипнул судорожно, схватил скомканное одеяние, зарылся в него всей физиономией, и задышал часто, как загнанный конь. А плясуньи, на которых остались лишь браслеты да белые куски материи, обёрнутые вокруг и между бёдер, всё продолжали летать птицами, и тела их в мерцании светильников блестели влажно как облитые обильно водой.

— Ас-с-са-а!!… — заорал Серёга, с грохотом подвинул стол, чуть не опрокинув имевшихся напротив, живчиком вылетел к терпсихорам и занялся лезгинкою, норовя при этом бортануть корпусом в филейные места Раисиной радости.

Раис от такого негодяйства взревел по-бычьи, подскочил к охальнику, пихнул его как следует и сам принялся тяжело топтаться вслед за облюбованным бюстом. Бобина пышка соскочила с его колен, потянула за собой, и новая пара влилась в плясовое буйство: пышка, разведя руками, засеменила павой, а Боба, помявшись немного, пустился вокруг девицы вприсядку, задирая голенастые ноги и мотая буйно головой. Лёлик не выдержал, отбился от заботливых объятий чернявой, нетвёрдо слез со скамейки, углубился в ряды плясунов, приосанился и, встав на цыпочки, попытался изобразить маленького лебедя, но предательски покачнулся и загремел прямиком в оркестр, отчего флейта, пустив безбожного петуха, замолкла, а бубен и вовсе лопнул со смачным треском. Плясуны враз заныли, загомонили, кинулись вынимать из случившейся кучи-малы насвинячившую пьянь, причем девицы делали это с заботою, а недоплясавшие коллеги, напротив, с бранью и затрещинами. Лёлик от подобной напасти заорал благим матом и стал пинаться отчего-то не по нападавшим друзьям, а по ошалело расползавшимся кто куда музыкантам.

Наконец с дебоширом совладали и совместными усилиями определили в объятия чернявой, которая тут же, косясь лукавым взглядом и шепча что-то, потащила Лёлика в одну из интимных каморок. Лёлик неуверенно упирался и совершал попытки затянуть "Над деревней Клюевкой", но дальше первой строки дело не шло. Коллеги молча и сосредоточенно наблюдали за бесстыдной парочкой; замолчали и блудницы. А чернявая, запихнувши Лёлика в каморку, напоследок широко публике улыбнулась и деловито занавеску задёрнула.

В повисшей тишине донеслось оттуда невнятное болботание Лёлика, завершившееся сдавленным охом, затем последовал звучный шлепок, и, после некоторой паузы, произошла за занавескою неразборчивая возня с торопливым кряхтением.

— М-да!… О чём это я?… — нарушил молчание застигнутый внезапной робостью Джон. — Это самое… Как теперь-то?…

— А вот так! — энергично взвопил Раис, рывком вцепился в свою зазнобу и с такой яростной быстротой стал присасываться к её феномену, что очень скоро вспомнилась по ассоциации леопардова шкура.

Почин был сделан и тут же поддержан. Коллеги засуетились, затыркались раскрепощённо в толпе блудниц, отталкивая одних и хватая других; выловив же желаемый экземпляр, чуть ли не бегом, таща за руку, устремлялись в заветные каморки.

Нарцисса, изогнувшись гибко, слезла с моих колен и, обольстительно оскалившись, поманила пальчиком. Отодвинув притулившуюся с удобством пигалицу, я встал, потянулся с треском, разминая члены. Джон, разборчиво копошившийся на предмет выбора одной из двух, поворотил налившуюся маслом физиономию, подмигнул и развязно пожелал спокойной ночи, после чего схватил под руки обеих претенденток и сноровисто кинулся за занавеску. Тут же соседний полог разметнулся резко, протараненный изнутри Серёгой, который, сверкая очами, бегом подлетел к столу, схватил кувшин, всосал, кашляя и захлёбываясь, его остаточное содержимое до последней капли и в том же темпе повторил обратный путь.

— Ну пойдём, что ли? — с деревенскою простотой предложила Нарцисса, но тут же сообразив, что подобный тон в устах солидной блудницы неуместен, исправилась, прошёлестев интимно: — Следуй же за мной, патриций, в обитель утех…

Я не мог не уважить девушку и прошёл с ней по указанному адресу. Обитель отличалась теснотой и отсутствием каких-либо излишеств: большую её часть занимала деревянная лежанка, имевшая на себе тонкий морщинистый тюфяк, шерстяное покрывало и пару измочаленных подушек. Сбоку стояло нечто громоздкое вроде комода, на котором размещался незажжённый светильник.

Нарцисса, ловко выгнувшись, схватила осветительный прибор, выпорхнула вон, и через пару мгновений внесла светильник уже зажжённым, осторожно прикрывая ладошкой разгоравшийся огонёк.

Светильник был водружен на своё место, занавеска тщательно задёрнута, отчего в каморке установился таинственный полумрак. На стенке обнаружилась полустёртая, но, тем не менее, вполне различимая картинка в фирменном стиле, изображавшая не теряющую время парочку.

— Прошу разоблачаться, — мурлыкнула блудница и, приблизившись, попыталась стянуть с меня рубашку.

Но для этого сначала надо было расстегнуть пуговицы, что я и начал делать. Девушка пуговицам весьма удивилась и назвала их чудненькими застёжками.

Занавеска вдруг вкрадчиво отодвинулась и в каморку сунулись было давешние боковые приятельницы — пигалица и толстуха — но Нарцисса столь грозно прикрикнула на них, что девицы мигом убрались.