Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

— Наш Бог покарал нераскаянного грешника, кощунника и льстеца, который пытался Его подкупить! — возгласил Луллий.

Народ был восхищён ещё одним свидетельством силы нового Бога. В тот же вечер Квинт спросил Луллия:

— Необычно пахло воскурение. Ты что, туда яда подложил?

— Нет, не совсем яда, — улыбнулся Луллий. — Снадобья, которое может взорвать изнутри сердце и мозг лгущего и надмевающегося.

А у Квинта вновь начались тяжёлые мысли: допустимо ли такое? И что делать с подношениями, ведь все религии начинали разлагаться, как только храмы и монастыри становились озабочены стяжательством. В данном случае выход нашёлся простой: на пожертвованные деньги построить приют для не поднятых отцами детей. Когда семья Лупернала попыталась потребовать возврата денег, Квинт ответил просто: «Разве неведомый Бог не избавил его от болезни?» Консул согласился с этим доводом.

Когда обе жены были на своём участке, они по очереди приходили на ночь к Квинту. Медония, хотя и смотрела с восхищением на Фламина, никаких поползновений не предпринимала. Иногда она вступала в связь с кем-то, чаще всего с тем, кого в данный момент врачевала. Когда Квинт пожелал выдать её замуж, она объяснила, что целительницы-друидки дают строжайший обет безбрачия, потому что для исцеления иногда может потребоваться полюбить борющегося с болезнью или раной. Но однажды случился эпизод, вошедший затем в легенды сообщества.

Поскольку у Сиянии были месячные, Порция несколько ночей подряд приходила к Квинту. Когда Сияния наконец-то очистилась и пришла к мужу, там уже ждала Порция.

— Сегодня по очереди моя ночь! — гордо заявила римская жена.

— Но ведь я четыре своих ночи уступала тебе, — растерялась Сияния.

— Веди себя скромнее, наложница! — вспылила Порция и сразу же почувствовала, что допустила грубую ошибку, но от этого ещё больше распалилась на соперницу и на мужа, который не принимал никакого решения.

Сияния ответила ошибкой на ошибку. Она истерично завизжала:

— Ты плебейка, а я царская дочь! Ты сына родить ему не можешь, а я уже двух принесла! Он больше любит меня, чем тебя!

Неизвестно, что было бы дальше, но тут рядом с разгневанными матронами выросла невысокая и уверенная в себе шатенка Медония.

— Раз вы не можете поделить мужа и наносите ему душевные раны, я на эту ночь забираю его себе, чтобы исцелить то, что вы, ревнивицы, навредили.

Обе жены с гневом посмотрели на неожиданную соперницу а затем на мужа, которому принадлежало последнее слово. Квинт улыбнулся, взял Медонию за руку и со словами: «Принимаю твою помощь, прекрасная целительница», ввёл её в свой домик. Обескураженные жёны сразу помирились и побрели к себе на участок, перемывая по дороге косточки Медб.

Квинт ожидал неистовой страсти. Страсть была. Но главным образом Медб учила его, как обходиться с женщиной, причём давала советы и показывала приёмы разные для темпераментной Порции, которой необходима прежде всего сила и интенсивность объятий, и для нежной Сиянии, которой нужна длительная гармоничная ласка. Утром объединённые силы соперниц выстроились у входа, но Медония их обезоружила.

Она выбежала из дома нагой и стала кататься по холодной росе, подначивая женщин:

— Лучший способ омолодиться и сделать кожу мягче. Но вы ведь неженки и не осмелитесь на такое.

Первой сорвала одежду и стала принимать ванну из росы, душистых трав и цветов Порция. За ней последовала Сияния. Ученики любовались и выкликали здравицы. А затем, омытые и прекрасные, три женщины: мощная, фигуристая, черноволосая, черноглазая, смуглая Порция, тонкая, изящная, нежная, беленькая, светловолосая, сероглазая Сияния, маленькая, крепкая, золотокожая, острогрудая, кареглазая шатенка Медония — взялись за руки и стали кружиться вокруг Квинта, как были нагими, смеясь.

— Три грации, — раздался чей-то голос.

— Нет, три богини, — возразили ему.

Кто-то бросил Квинту красивое краснобокое яблоко. Женщины смотрели на него, не переставая кружиться. Квинту хотелось отдать яблоко Медонии, но он нашёл лучший выход: съел его сам. Женщины расхохотались, довольные, что другой не отдали предпочтение, и быстро оделись. А ученики призадумались и вечером Теренций вдруг спросил:

— Нагие танцовщицы или рабыни всегда вели себя так, чтобы соблазнять мужчин. А сегодня нам показали, что женская нагота и добродетельное поведение совместимы. Неужели совместимы также нагота и целомудрие?

— Если нет добродетели и целомудрия в душе, то никакие одежды и запоры не предохранят от блуда, — отрезал Квинт. И, вспомнив о том, что было принято в совсем другом мире (не в том, который он оставил, и не в этом), добавил:

— Нагота — одежда вашей души. И главное в том, какова душа и как вы себя ведёте. Вы видели такие платья женщин, которые специально созданы для соблазна. Если её душа жаждет завлекать, то любая её одежда будет для этого предназначена. Если женская душа добродетельна и целомудрена, то женщина не наденет одежду шлюхи, и нагота её будет столь же чиста, как скромное платье. «Vera ornamenta matronarum pudicitia, non vestes». (Лучшее украшение женщины не одежда, а скромность).

После этого девочки и женщины иногда занимались спортивными упражнениями вместе с Волками и Рысями. А затем Медония как-то позвала Квинта на женский участок, и там он увидел тайную друидскую женскую гимнастику. Это были не статические позы йогинь. Медленные плавные движения, исключительно привлекательные и провоцирующие мужчину перетекания из одной скульптурной позы в другую.

— Те девочки, которые посвятят себя целительству или семье, смогут давать своим мужчинам одновременно телесную радость и духовное соединение. Те, кто посвятят себя страсти, смогут давать им высшую возможную телесную страсть и тем самым закалять и испытывать их дух, достойных поднимать на свершения и подвиги, а недостойных своевременно низвергать. Те, кто посвятят себя целомудрию, не будут страдать фантазиями по поводу того, от чего добровольно отказались, — пояснила Медб. — Но ты видишь, что сюда можно допускать лишь полностью духовно подготовленных мужчин.

Павлу Канулею и Квинту выпало ещё одно серьёзное испытание. Павла пригласили к себе герники, которые хотели познакомиться с неведомым Богом. Пока Павел воздвигал и освящал алтарь, умер его прадед, старейший в их большой фамилии: Гай Канулей Древний. Отец семейства и все другие его почтеннейшие члены решили, что похороны будут недостойны без гладиаторского боя. До этого уже было несколько боёв, но что-то останавливало Квинта от прямого вмешательства, он лишь продолжал клеймить гибельный обычай в своих проповедях.

Павел, примчавшись на похороны, по праву члена семейства воспротивился гладиаторскому бою. Разгневанный отец хотел принести сына в жертву неназываемым подземным демонам. По римским законам он имел это право: отеческая власть. И тут Квинт бросил вызов своему другу Гнею Канулею: