Юрий Ижевчанин - Критический эксперимент 2033

Напрасно и бегство от мира, обитель лесная,

Напрасно глазенье на небо, еда не мясная,

Земной Путь пройдёт только тот, кто взывает

К Всемудрому, знакам прилежно внимая.

( по мотивам стихотворения Аппара )

Услышав это, Гвенол дико сверкнул глазами, а затем понурился. Видно было, что он впервые усомнился в исходе Божьего Суда. И Бог впервые был почти открыто назван Единым.

Бой не был красивым рыцарским поединком. От бешено рвущихся галлов римляне отскочили в разные стороны, набрав полные ладони пыли и бросив им в лицо. Один из бойцов оказался полностью ослеплён, а двое других частично потеряли ориентировку. Они не попали в дым «благовоний этрусков», но трое римлян атаковали их вместе одного за другим и прикончили. Тем не менее Рысь Онниак потерял глаз, у Волка Постумия оказалась сломана левая рука, которой он отбил удар, а у Волка Опитера, как потом оказалось, два ребра. Даже без дури игнорируя боль и раны, римляне отчаянно кинулись на последнего, который наконец-то протёр глаза, но заодно попал в дым благовоний. Он уже защищался не очень уверенно, и быстро был побеждён.

Такой исход боя показал, что друидские воины — бойцы первоклассные. Неизвестно, как всё повернулось бы, если бы их руководители не стремились к победе любой ценой, а пошли бы на поединок по правилам чести и благородства, неожиданно для себя понял Евгений. Тогда шансы, видимо, были бы равными, и победить без потерь не удалось бы ни одной стороне.

Евгений заметил, что Ллер вместе с оставшимися тремя охранниками незаметно приблизился к Павлу, и громогласно велел своим:

«Если друиды окажутся подонками и я ввяжусь в битву, запрещаю помогать мне, пока я охранников не перебью или не погибну. А потом убейте всех их, кроме одного, которого кастрируйте и отправьте рассказывать о позоре». После этого Гвенол остановил Ллера.

Гвенол возложил на свой алтарь омелу, срезанную этой ночью золотым серпом, воскурил благовония, стал молиться про себя, потом упал на алтарь, некоторое время лежал в трансе и вдруг зарыдал.

Евгений уже готовился к самому худшему истолкованию результатов боя, но тут Гвенол велел подать ему омелы, ягод, плодов и благовоний, и неверными шагами направился к алтарю Неведомого Бога. Фламин знал, что омела считается у друидов жертвой высшей ценности.

Гвенол возложил жертву на алтарь, вновь зарыдал, а потом воздел руки к небу и сказал:

— Мои боги согласились признать себя наместниками Бога Единого.

И тут у Евгения вырвались слова из его мира, из нашей истории: «Рaganorum deorum baptizati» (крещёные языческие боги). Но «paganorum» в то время ещё значило «деревенские». Поскольку по отношению к друидским богам, обитающим на природе, это было оправдано, определение Фламина прижилось, и слово «baptismus» стало обозначать принесение обета служения Единому Богу.

Следующий день для друидов был днём плача. С рыданиями они приносили омелу и другие жертвы на алтарь Неведомого Бога на Склоне. А после захода солнца Гвенол выпрямился и сказал Евгению:

— Э-Гвеннек! Ты не смог показать мне, кому ты служишь. Лишь мои боги подтвердили мне, кто твой Господь. Теперь всё стало ясно. Я понял, что и римские боги признали себя Его наместниками. Будем вместе освобождать мир из-под власти взбесившегося управителя, ставшего Дьяволом, и спасать нашу землю и наше небо. Ты не пророк, ты только посол, только воин Бога Единого.

— Я знал, что дар пророчества мне не ниспослан, — ответил Фламин. — Поэтому я не смог сам отбиться от твоих обоснованных подозрений. Благодарен Богу Единому, что Он знаками своими не дал мне окончательно загубить важнейшее дело моё в этом мире. И буду стараться до самой смерти своей продолжать идти Его Путём. Пророк понял бы сразу, когда вы сожгли таблички, что это было предложение признания и союза.

— Завтра мы вновь будем разговаривать. Мы тоже наделали ошибок. Я понял, что, если бы мы не стремились к победе, а молились бы о честном суде Божьем, мы могли бы даже победить.

— «Nimiam aviditatem victoriae ducit uinci» (Чрезмерное желание победы приводит к поражению).

-

Бой, который римляне расценили как ещё одну свою победу, привёл к нескольким последствиям. Во-первых, его импровизированная арена была обнесена невысокой изгородью, с одной стороны которой поставили скамьи для почётных лиц: магистратов, сенаторов, главных жрецов, весталок. К ним, подумав, добавили честных вдов консулов. На арене должны были выяснять отношения римские граждане, решившие прибегнуть к небесному, а не людскому, суду. Тем самым нововведённый обычай поединков между гражданами был узаконен.

Евгений в своей проповеди резко выступил против того, чтобы рассматривать римлян как победителей.

«Если спорящие решили обратиться к суду Неба и Судьбы, то они прибегли к самым беспристрастным судьям, которые смотрят не только на данный спор. Они видят все деяния и все намерения человека. От них не укроешься, не откупишься, их не улестишь словами, их не обманешь лжесвидетельством и ложными клятвами. Если даже по видимости правая сторона терпит поражение, это значит, что муж сей в жизни натворил зла либо ошибок и расплатился за них полностью. А тот, кто выиграл бой, не должен рассматривать себя как победителя. Высшие силы помогли установить истину в данном случае, проигравший очищается от ошибок и грехов своих, а выигравший получает испытание: не занестись и не надмеваться. И нужно ему помнить, что все его ошибки и грехи остались при нём. Возможно, он своей якобы победой даже взял на себя часть душевной ноши проигравшего, особенно если бой был до смерти и тот уже не может к очищению присовокупить покаяние перед обиженными и заглаживание нанесённого его грехами вреда, дабы не просто очиститься от того, что уже было, а подняться душою и не повторять ошибок и грехов впредь. Так что Риму сейчас главное — не обольщаться и не увлекаться. Эта «победа» для него на самом деле суровое испытание: достоин ли Рим выпавшего ему счастья и Пути своего?»

Друиды вновь вернулись для переговоров, которые теперь быстро шли к завершению. Когда консулы пришли с торжествующим видом докладывать Сенату о подготовленном договоре, Евгений схватился за голову. Поистине, мышление у них оставалось провинциальное, мелкое. Кезон Фабий ликующе доложил, что в последний момент, после славного поединка, друиды согласились на исключительные права римлян на установление порядка не только в Лациуме, но и в Кампании и на правобережье Тибра, включая Вейи. Фламин представил себе италиков и этрусков, прибегающих к защите кельтов против надвигающегося на них вала римского владычества, и окружённую со всех сторон кельтскими вассалами и колониями республику, служащую, в лучшем случае, священным местом одной из почитаемых религий и резервуаром наёмников и добровольцев. Он без разрешения встал и, воздев руки к небу, возгласил: