Алекс Кейн - Дотянуться до престола [≈ Младенца на трон!] [litres]

Пожилой игумен тяжело поднялся. До того как начались гонения на православие, он был уважаемым священником, ректором Киево-Братской школы. Теперь же принял монашество, по-прежнему оставаясь авторитетом среди казаков.

– Братья, все вы одной крови, – начал он, и его по-детски голубые глаза зажглись огнем. – Все – удалые казаки, предстатели православия и земли нашей. Негоже вам ругаться, а надлежит быть едиными, аки пясть. Вот у меня грамота имеется, в ней сейм польский просит запорожцев встать супротив басурман. Обещается нашей вере послабления дать, и вас, казаков, многих на службу принять шляхетскую. Как порешите, так и станется, братья. Что до меня, то мыслю я, Петро прав: неможно вам стоять в стороне, пока османцы христиан резать будут.

Яков нахмурился: он был уверен, что инок его поддержит. Но тот, похоже, уже обо всем договорился с бывшим гетманом. Ну нет, мы так просто не сдадимся! Еще поборемся!

– Значит, ради клятых униатов да католиков мы от своих православных священников отказываемся? В этом ты, Петро, видишь единство?!

– Нет! – Сагайдачный вскочил и в гневе хлопнул рукой по столу. Стоявшие на нем кружки жалобно звякнули. – Оно в том, чтоб братья наши не гибли зазря! И этого не будет, если вместе действовать, единой силой по султану ударить! А ты, гетман, только раздор и сеешь!

– Вот как? – взвился Бородавка. – Ты хошь нас всех под османские пули подложить, чтоб ляхов своих спесивых спасти? А я, коли супротив сего, значитца, запорожцам враг?!

– Так и есть! – Петро обвиняющим жестом указал на Якова. – Из-за тебя братья наши полегли в Яссах! В кандалы его!

Несколько человек двинулись было к гетману, но тут на их пути встали атаман Батуринский и еще несколько куренных.

– На мое место метишь! – закричал Бородавка через их головы. – Упреждали меня об твоей каверзе, а я, дурень, не поверил!

Дело шло к драке, но тут Сагайдачный воскликнул:

– Стойте, братцы! Что вы его собой заслоняете? Мы в Яссах супротив османцев стояли – где он был? Наших полегла тьма-тьмущая лишь с того, что он на подмогу прийти отказался! Кабы он свое войско привел, мы б единой силой встали да погибших братьев на пару тыщ меньше было бы! – Он повернулся к Якову: – Ответствуй, чего ж ты не помог! Молчишь?! Так я и сам ведаю! Слыхал, тебе московиты за то награду обещали, вот потому ты к ним податься и силишься! И теперь я с вас, куренных, требую: сказывайте, что это за гетман, иже казаков не жалеет?!

Атаманы растерянно переглянулись.

– Ежели всамдель… – пробормотал один из них.

Яков слегка побледнел: недурно очерняет его соперник! Так и без головы остаться недолго. Ну уж нет, Сагайдачному не удастся обвинить его без вины!

– Ты ж сам, Петро, ведаешь, что не было сего. Никого ты не посылал за мной!

– Врешь! Посылал, и ты отказался!

Куренные набычились и теперь смотрели на Бородавку с откровенной злобой. Атаман Полтавский, горячая голова, шагнул к гетману:

– Да что с ним, братцы, деликатиться! – и выхватил из-за пояса саблю.

Яков невольно отпрянул. В этот момент дверь в хату с громким скрипом отворилась, и в горницу вошел Тараска Бивол, его ближайший соратник.

– Бранитесь? – лениво поинтересовался он и сунул в руку куренному Полтавскому свернутый пергамент, с которого на шелковом шнурке свисала сургучная печать. – На-ка, глянь. Ляха схватили, а при нем вот, нашли. Шел от польского круля с письмом тайным к нашему Петру.

Атаман развернул грамотку, покачал головой и протянул игумену.

– По-латинянски. На-ка, батюшка, прочти, что начертано.

Иов внимательно осмотрел печать на шнурке и, щуря глаза, тихо забормотал:

– Его королевское величество шлет вам, пан Сагайдачный, свои уверения… и подтверждает свое обещание… как ранее и договорено… после войны с Османской империей… если Запорожская Сечь обратится в католичество или униатство… и будут уничтожены православные атаманы… выплатить немедленно тридцать тысяч талеров… писано за его величество королевским секретарем Вацлавом Забо…

Последние слова игумена потонули в шквале возмущенных криков. Бородавка, освободившись от державших его за руки приспешников Сагайдачного, храбро шагнул к нему.

– И ты называл нас братьями? Значитца, сказываешь, мне награду обещали? – мрачно усмехнулся он и повторил недавний приказ недруга: – В кандалы его!

Несколько молодцов бросились на Петра, тот попытался стряхнуть их, но безуспешно. Атаман Полтавский с горящими от гнева глазами одним прыжком подскочил к Сагайдачному, но другие схватили его за руки.

– Пустите меня! Не жить супостату! – бушевал куренной.

Бывший гетман пытался вырваться, но его крепко держали.

– Да кому вы верите? – кричал он. – Яцко, небось, сам начертал эту грамотку подметную! Чтоб я решился нашу веру продать?!

Но его никто не слушал. Одни атаманы толкались, пытаясь прорваться к нему, другие их держали. Бородавка, вынув саблю, заорал на всю хату:

– А ну хватит! Не осквернять горницу кровью поганою! Прилюдно судить его будем!

На следующий день перед всем казачьим сходом игумен Иов вновь зачитал перехваченное письмо. И по общему решению запорожцев Сагайдачный был казнен на месте.

В тот же вечер Тараска Бивол по поручению воинской рады сел писать грамоту московскому царю.

Бородавка быстро разделся и, оставшись в одной рубахе и портах, скользнул под рогожу. Монастырская постель, конечно, не самое мягкое ложе, ну да ему не привыкать. Главное, дело сделано. Он повернулся к стене и блаженно улыбнулся. Все! Теперь в киевских землях восстановлено православие! Царь не обманул, ну и казаки свое слово сдержат, объявят о переходе под его руку. И будет у веры надежный защитник, сам посланник Господень!

Месяц назад Яков с куренными, сотниками, есаулами, протопопами, обозными и писарями побывал в Москве. За перестрел от Земляного города его встретили государевы люди на роскошно убранных лошадях, а на следующий день и сам царь изволил принять казацкое посольство. Допустил до руки, милостиво принял подарки, спросил о здоровье. Пораженные гости с удивлением слушали мудрые речи десятилетнего Петра.

Лежа в постели, Бородавка вспоминал, как с поклоном просил великого государя оказать милость: принять под свою руку их города, станицы, хутора и прочие земли, собирать с них доходы в казну, прислать воевод и ратных людей для защиты православия. Посольство представило «статьи» – условия, на которых казаки готовы войти в состав Руси, и царь их подписал. Главным, конечно, стало восстановление церковной иерархии и подтверждение казацких прав и вольностей. Но обо всех этих договоренностях решили не объявлять до тех пор, пока патриарх Константинопольский не восстановит киевскую митрополию.