Игорь Ключерёв - Шотландия молодая

При упоминании Глазго снова вспомнилось творчество Брайана Макнила, в частности его песня "Fighter".

Now the song that comes from Glasgow says the city's raw and rough

And standing by the Clyde I knew the song was true enough

But a sound came o'er the river, the beating o' a drum

From the Gorbals that they tore down just to build another slum

It beat upon my heart and told me never to forget

That we're waiting for the fighter that will come from Glasgow yet

We'll know him by his courage, for he'll never give an inch

With the dignity of Roberton and the guts of Benny Lynch

Да, паршивка судьба снова подкидывает козырь. И его надо разыгрывать.

После нескольких дней беготни, за которые я успел убедить вождей начать мобилизацию роялистски настроенных кланов Порубежья, меня грубо растолкали в предутренний час.

Ангус. Ну конечно, кто это мог быть еще?

— Алистер, проснись!

— Да что ж такое-то, — заскрипел я на родном языке, однако из палатки вылез, растирая слезящиеся глаза и подрагивая от утренней прохлады. Так всегда бывает, когда не выспишься, холод донимает. — Ну что приключилось?

— В заливе датский корабль. Большой. "Люнет". ("Молния", если перевести на русский) Может быть, получится склонить их к переговорам!

— Ну так и склоняйте! Не понимаю, зачем нам переговоры с датским кораблем?

— Вижу, что не понимаешь. А если подумать? А?

Я проморгался. Посмотрел на названного брата. Посмотрел и так, и эдак.

— Мда, вижу, ты еще спишь. Вспомни, кто нам предлагал наладить связи со Скандинавией?

— А что, я пред… Тьфу, ну да, да. Была мысль. Но что это за манеры — будить человека среди ночи? У меня голова не варит вообще…

— Вот ты даешь! Это же была твоя идея и только твоя.

Постепенно до меня начало доходить. Вот же, сука, изнеженный человек двадцать первого века! Тут народ не спит по нескольку суток от осознания важности происходящего, радеет, так сказать. А я совсем уехал в свой мир. Точнее, в мир Морфея.

— Так, да. Да. Понял. И что вы хотите от меня?

— Как что?! — Ангус только руками развел, не найдя крепкого словца. — Идем к ним!

— Но почему я? Пусть О'Салливан похлопочет, члены магистрата, клановые вожди, в конце концов. Почему я-то?

— От те на! Так ты же все задумал! К тому же ты еще их язык знаешь…

— Это кто сказал?

— Ну как же… Солдат этот, из тюрьмы… Энемарк, во!

— Черт… — я помрачнел. Отвертеться не получится. Но попытку предпринял. — Так пусть этот Энемарк вам переводчиком и послужит, он же датчанин, для него язык родной.

— Э, нет. Твоя идея была. Никто лучше тебя ее не изложит.

— Понятно. Но пару часов я поспать-то могу? До утра?

— Пока доберемся, как раз рассветет.

Не проймешь его ничем, здоровяка. Я вздохнул и начал потихоньку приводить себя в порядок.

Переговоры с датским капитаном прошли… Не скажу, чтоб слишком плодотворно — да если честно, я вообще слабо припоминаю, как они прошли. Голову клонило, глаза слипались, я приводил себя в чувство лишь регулярными дозами бренди. Как ни странно, но они действовали, давали энергию.

Внешность, конечно, тоже не способствовала — волосы у меня на лбу растут строго вверх, дедовское казацкое наследие, больше нечему быть, зато остальное — под Иванушку-дурачка. За пару месяцев я, само собой, зарос, и "ежик" на лбу приподнимал остальную шевелюру, не давая ей свалиться на глаза, но заодно и образовывая нехилой величины чуб.

Что наталкивало меня на мысль — неплохо бы уже гребешок раздобыть и в баньке попариться. Но на это тупо не было времени. Возвращаясь в лагерь, я падал на землю и засыпал, просыпался со страшным скрежетом зубовным — и это тоже начинало меня тревожить, не прикинулась ли хворь какая?

Макдональдам-то было наплевать, но вот датчане немного подвигали бровями, глянув на меня. А ведь я еще и не брился с того памятного числа апреля. Ну да и бес с ним, нехай привыкают, у нас тут Шотландия, а не Версаль.

Не стану приводить здесь диалог, не рассчитывайте. Не то чтоб, я совсем не помню, но мои фразы получались настолько корявыми, что я даже…

Помог Фредерик. Реально помог. Без него бы не знаю, что и делал бы.

Самое сложное было — убедить капитана в том, что мы представляем интересы принца, поскольку оный в данный момент занедужил, но власть в этой стране представляют горцы, поэтому нечего тут и все!

Суть свелась к тому, что я налегал на поставку нам орудий и специалистов в изготовлении современных образцов. Пусть это будут немцы и шведы, неважно, доплатим. В обмен я предложил датчанам — а в частности, датской короне, уполномочив капитана говорить от лица шотландского монарха — строевой лес, памятуя о том, что леса в Дании были сведены под корень в девятнадцатом веке, если не раньше. Взял на себя наглость отдать датчанам под выработки лесные участки в Сазерленде, возле Келсо и Дингуолла, присовокупив к этому монополию на торговлю определенными товарами в шотландских портах.

Не могу сказать, остался ли капитан доволен — заключать подобные сделки от лица всей страны ему приходилось явно нечасто — но он все четко зафиксировал на бумаге, забрал наше, аккуратнейшим образом составленное послание и, уходя, выглядел вполне удовлетворенным.

Фредерика я отпустил. Признаться, он не слишком хотел нас покидать, но и от соблазна вернуться на родину отказаться не смог. Прикидывая путь судна от Эдинборо до Ютландии, а затем нашего послания — до датского двора, я решил, что Фредерик поможет ускорить процесс. Это единственное о чем я попросил его — таким образом он оплатил бы спасение из каземата Эдинборо. Он все прекрасно понял и крепко обнял меня на прощание, отправляясь на судно с датской командой.

Все-таки скандинавы не те сейчас. Нет, не те, что бы они там ни говорили о своих свободах, спортивных достижениях… Глядя в спину датчанам и Фредерику, я вздохнул и подумал: "Что ж вы, ребята, развели у себя два века спустя…"

Потом я поймал уже готового бежать куда-то Ангуса и очень мягко, но недвусмысленно попросил его не будить меня до завтра.

Насчет хвори я не ошибся — уже второй день я вставал с температурой. Разумеется, никаких градусников в округе не было, но я переболел в свое время достаточно, чтобы распознать повышенную температуру.

Поначалу я списал это на банальное переутомление и простуду. Возможно, лихорадка, как уже было раньше, до коронации.

Однако в один прекрасный солнечный денек я выполз из под полога и словил странные взгляды горцев.

Один из них, немолодой мужичище, приподнял бровь, подошел поближе и положил ладонь мне на лоб. Обернулся и что-то сказал окружающим.

Это уж слишком очевидно. Я схватил его за плечо.

— Что такое? Объясни на английском, пожалуйста.

— Ну, это… — он замялся. И меня чуть не вывернуло наружу. Никогда в жизни я не кашлял так… Да я никогда вообще не кашлял! А тут… — Чахотка, Алистер. Не иначе.

Опа, приехали.

Когда пришел Ангус, я уже заплевал все пространство вокруг мокротой, смешанной с кровью. Почему-то я надеялся, что это не чахотка, а обычная пневмония. Которую я мог вполне подхватить еще тогда, в английском лагере.