Игорь Ключерёв - Шотландия молодая

Вокруг постоянно проплывали какие-то лица, люди приходили и уходили, слух резала незнакомая речь — гэльский, он самый. Изредка я просыпался только затем, чтобы снова забыться в горячке. Явь смешалась со снами и я не могу сказать, что из увиденного и услышанного было, а что — являлось лишь картинкой в моем сознании.

Ненадолго обретя рассудок, я понял, что потерял счет времени еще там, на повозке. Наш поход из Эдинборо в Лохабер занял в моем воображении одни сутки, но так быть не могло, ведь колонна двигалась со скоростью пеших воинов, не быстрее. Наверняка трое суток, не меньше. Эк меня прибило-то…

В полузабытьи меня почему-то тревожил именно этот вопрос. Говорят, туберкулез не вызывает настолько высокой температуры. Значит, лихорадка. Лихорадка? Откуда тогда кашель? Или у меня все вместе? Весь букет?

Черт его разберет. В болезнях я не смыслю — и не смыслил тогда тем более. Ну сами посудите, откуда могут взяться познания в медицине у студента экономической школы, чьими главными увлечениями по жизни были женщины и алкоголь? Ну за редкими исключениями разве что. Правильно. Неоткуда.

Я, конечно, проходил курсы первой помощи и в плане обработки ран имел побольше знаний, чем мои современники — я имею в виду шотландцев. Но вот вирусные заболевания… Повторюсь — ну черт знает. У нас на любой случай есть таблетки.

Врач ставит диагноз, выписывает препарат, опа-опа и все дела, через недельку снова здоров. А тут-то можно и кинуться от какой-нибудь банальной пневмонии.

И знаете, эта мысль вызвала во мне страх. Реальный страх. Но кроме страха еще и какую-то злость. Не буду хвастаться — не спортивную злость, хотя может и сродни ей.

Что это за нахрен? По мне стреляли из пушек, в меня разряжали мушкеты, били прикладами, жгли раскаленным железом — и что же теперь? Вот так взять да и поставить кеды в угол из-за какой-то сраной заразы? Да не бывать этому!

Почему-то снова вспомнился Шон Бин со своим героем — Шарпом. Второй раз уже за мое пребывание в Шотландии. То есть не сам он вспомнился — будь он проклят, к англичанам я уже отношусь с предубеждением, куда тут деваться — а серия, в которой его лечили. Лечили предельно жестко, ледяной водой, с шансами один к двум — или поправится, или хана котенку. Котенку Шарпу.

Беда в том, что у котенка была злокачественная лихорадка, if my memory serves me right… Блин, вот уже мозги едут с этим английским. Неважно. У него была лихорадка. А у меня… А что у меня? Неясно.

Коли я начну устраивать ледяные ванны, пневмония не уйдет. А если ее нет — то это как раз отличный шанс ее заработать. Но делать что-то надо, не валяться же овощем вот так.

Все эти мысли бегали внутри моей головы, перебегали от одной стенки к другой, менялись местами, щупали, гладили, терли мои извилины мягкими, осторожными, но настойчивыми пальцами.

А я валялся в коме, по-прежнему. Ну или в горячке. Я, как уже говорилось, в этом слабо разбираюсь.

Но мысль никуда не ушла. В один прекрасный теплый вечер — про погоду я узнал только когда выбрался наружу, естественно — я откинул шкуру и пледы, встал с ложа, мягко отпихнул Ангуса, который пытался мне помешать и нашел дверь.

Ах, какое лето! Нет, определенно, надо идти в литературный. Безумно хочется описать все это, но слов нет. Нету слов.

Спейн — умиротворенная гладь предлагает отражение противоположного берега — но только смутное, чисто символическое. Сама поверхность воды, чистейшей, прозрачной воды у берега, на середине реки передает в глаз глубину сине-бирюзового цвета. Всю вечность бы смотрел и не отрывался.

На северной стороне скалы — переливаются от мутно-серого до радостной зелени — мшистое покрытие. И сверху лес, знаменующий буйство лета — красные деревья, не знаю, как они называются, над ними грозный покров сосен, а ближе к воде — молодая поросль, вся в белых цветах, издалека чем-то напоминающая гигантские седые отцветшие одуванчики. Господи, какой вид! Как тут умирать?

Ангус поспешил ко мне снова, но я ухватил его за рубаху — скорее, чтоб удержаться. Мне нездоровилось.

— Давай воды! — и я скинул с себя одежду.

— Ты что, брат, с ума сошел?

— Нет, но я сойду… Давай воды!

Ах, как они обливали меня и как я орал! Скорее от восторга, чем от шока. Потом я рванул к воде сам и бултыхнулся в ледяные волны Спейна. Заодно хоть голову вымыл.

Примчалась Мэри, закутала меня в плед и угнала чуть не пинками обратно в поселок.

Еще двое или трое суток я валялся на койке и позволял делать с собой все, что угодно. Меня мазали смердячим жиром, растирали спину, массировали так, что я чуть дух не испустил, оборачивали в несколько слоев одеял и поили самогоном до полной отключки.

Наконец, одним утром — солнечный свет проникал в хижину через восточные окна — я с трудом сдвинул с себя все слои одеял и шкур, гревшие меня ночью. Спустил ноги на пол. Отхаркнул прямо на пол, мимо бадьи.

И почувствовал себя совершенно здоровым. Даже потянулся, сильно, вольно, превозмогая боль во внутренностях:

— Ууааагх-ыыы!

И чуть не повалился обратно на лежак — мышцу в шее прихватило с непривычки.

Вошел Ангус. Точнее, вбежал.

— Алистер!

— Это я! — невозмутимо отозвался я.

— Ты как? — Ангус мгновенно подлетел ко мне, сел рядом и ощупал мой лоб и запястья.

— Нормально. Нормально, говорю тебе, — повторил я, ибо он, похоже, не верил. Слава всем сидам и кто еще здесь обретается, я переборол болезнь. В этом я был уверен. Посмотрев Ангусу в глаза я почему-то — ха, почему-то! — вспомнил Макферсона. Он-то не сомневался! Вот кто помог мне побороть болезнь. То есть даже не он сам, а его сила духа.

— И Мэри, — прокомментировал мой названный брат, когда девушка вошла в хибару. — Спасибо ей, она тебя не оставляла ни на час.

Да, и Мэри, несомненно. Первым делом она обхватила меня за шею:

— Ты как? Пошел на поправку наконец?

— Похоже на то, — робко улыбнулся я.

— Отлично, — Мэри одним движением оттеснила Ангуса и пристроилась рядом. — Я же говорила, что вылечу! Если б ты не удумал купаться тогда, в субботу, процесс пошел бы быстрее.

— В субботу?

— Ну да. Скоро будет летний солнцеворот. Ты удачлив, Алистер. Возможно, ты сможешь принять участие в празднествах.

— Секундочку, — я так и не отделался от своего "американского" английского. — А что, сейчас уже конец июня?

— Ага, — она обворожительно улыбнулась. Только вот я не разделял радости. Проваляться две недели — это надо ж. А вроде здоровый, молодой, все дела… Кошмар.

На холме, к югу от поселка подняли штандарты якобитов. Собралась огромная куча народу — соседние кланы приветствовали восстановление Стюартов на троне Шотландии.

Сказать, что пиво лилось реками — все равно, что ничего не сказать. Горцы бухали как ненормальные. Ладно, я из России, видывал всякое, но здесь… Чем-то мне это напомнило рассказы деда о Грузии, где пьют крайне упорядоченно. Тост — перекус, еще тост — еще перекус. Шотландцы не соблюдали подобного алгоритма. Они пили, ели и танцевали абсолютно спонтанно, как придется. Демократия и свобода, елы-палы.