В. Бирюк - Герцогиня

— О-ох…

сдавленно прозвучало в зале. А память услужливо подсунула давно заученные строки:

Кажется, пленник забыл дышать. Его обнажённое, хорошо освещённое луной юношеское тело наглядно демонстрировало крайнее восхищение явленным ему зрелищем. Теперь он ощутил некоторое… неудобство от столь однозначного выражения восторга своей "прекрасной даме", выдохнул, собрался пошевелиться… Но представление для единственного зрителя, прикованного к старинному неудобному креслу, ещё не закончилось.

Женщина подняла руки, распуская косы, встряхнула головой, поправляя волосы, запрокинула лицо, потянулась вверх, к скрытому в темноте древнему потолку, будто призывая закопчённые веками балки в свидетели, не удостаивая зрителя ни взглядом, ни звуком, продолжая потягиваться, чуть покачивая плечами и бёдрами, слово намекая на какие-то томные, сладострастные движения, переступила, повернулась спиной к трону, демонстрирую себя всю, всё своё молодое двадцатитилетнее тело, одетое лишь лунным серебром, наклонилась, подбирая упавший плащ.

Негромкий, но полный юношеской страсти возглас:

— О-о-о!

прозвучавший из темноты трона первого императора Германской империи, подтвердил выразительность демонстрации.

Она вдруг шаловливо глянула через плечо, показала язык и, повернувшись к "узнику трона", прямо спросила:

— Нравится?

— О! Да!

— Хочешь?

— Да! Да!

— Помнишь из Вентадорна?

Твоя покорность и молчаливость — заслуживают высшей награды. И вот, сама, "стыд и робость поборов", я откинула "свой покров".

Пришлось забыть про учтивость, малыш. Ради тебя.

Сосредоточенно вглядываясь в белое пятно лица на троне, серьёзно сказала:

— Запоминай. Так будет всегда. Во всём. Ты будешь хотеть. А вот получишь ли — решать мне. Твоей госпоже, владетельнице, хозяйке. Так?

— Да! О, моя прекрасная донна! Госпожа!

Слишком быстро. Ответ прозвучал столь незамедлительно, что исходил, явно, "из глубины естества", но не из разума. Нужно, чтобы он был обдуман. Любовь и верность требуют воздержания и страдания. Хоть чуть-чуть.

— Ты сам сказал. Ты будешь моим верным слугой, моим рабом? Послушным, верным, трудолюбивым? Исполнишь ли любое моё слово?

— Да! Да! Клянусь вечным спасением! Госпожа, да не тяни ты так! Иди сюда! Ну! Ну же…

Женщина подошла к трону, задумчиво посмотрела на елозившее по тёмному дереву, очень белое тело без головы, скрытой ещё от серебряного света "ночного свидетеля".

Шаг. Ещё шаг. Её колени почти соприкоснулись с коленями юноши…

— Гхр…!

Шлёп, шлёп.

— Ах!

— Ха-ха-ха…

Юноша, совершенно потеряв голову попытался обхватить женщину ногам, рванулся головой вперёд, стремительно выскочив из темноты. Две звонких оплеухи слева и справа ошеломили его, но не остановили его движение. Однако желанная добыча вывернулась из захвата, отскочила на пару шагов, и теперь потирала ушибленную о лицо своего зрителя ладошку, негромко смеялась.

— Какой же ты ещё… щегол желторотый. Я — твоя госпожа. А ты — мой верный рыцарь. Ты должен служить, исполнять мои приказы. А не лезть со своими желаниями. И поползновениями. Я забочусь о тебе, вот, я привела тебя сюда, посадила на трон германского императора. Первого, великого. Позволила восторжествовать над древним врагом твоих предков. А ты со своим неуместным… пылом.

— Но… я… я подумал, что ты хочешь…

Тебе не надо думать. Тебе надо исполнять. Волю владеющей тобой. Ведь ты сам отдался. Мне. Раб. Неумный. Непослушный. Нерадивый. Вот, отбила о тебя руку. В следующий раз я поучу тебя плеточкой. Хочешь попробовать плетей?

Юноша смотрел на неё в крайнем недоумении. Выпороть имперского аристократа? Бред, крайнее бесчестье…

— Н-нет.

— Ответ неверный. Настоящий рыцарь должен страдать. Добиваясь Прекрасной Дамы, исполнять все её желания. Таков закон куртуазности. Важно то, что хочу я. Того же — захочешь и ты. Представь: ты мечтаешь. Быть выпоротым. Представил?

Потрясённый потоком перемен в своём состоянии, залом и троном, темнотой и светом, наготой своей и её, своей вдруг обретённой хозяйки, юноша неуверенно, но отрицательно потряс головой.

— Раб. Ленивый и тупой. Только что клялся в верности, в готовности исполнить любое желание госпожи своей. И тут же презрел клятву. Клятвопреступник. Но — хорошенький.

И, горделиво подбочась, чуть притопывая ножной, женщина пропела:

Юноша, прикованный к трону наручниками за запястья, после своего рывка вывалился вперёд, стремясь наискорейшим образом удовлетворить своё вожделение.

Теперь он стоял на полу, на коленях у края древнего трона, удерживаемый за вывернутые назад руки стальными цепями, подобно тому, как пару веков назад стояли в этом зале сподвижники Стойгнева, из числа тех немногих, чьи головы не легли глазастым бородатым бордюром вокруг кола с головой князя, а были привезены сюда и казнены здесь. С тем, чтобы их головы были выставлены на мостах и площадях на радость местным жителям. Дабы все добрые христиане порадовались и прониклись — уплачиваемые ими налоги не пропадают втуне, но способствую возрастанию чести и славы Империи и Христа.

Женщина подошла ближе, присела перед коленопреклонённым скованным рыцарем, упёрла большой палец в его подбородок, чуть нажала. Уже не пытаясь сопротивляться или рассуждать, юноша покорно запрокинул голову, упёршись затылком в доску сидения древнего трона.

Прямо за ним, на стене, над спинкой трона, висел барельеф. Понять изображение, разглядывая его в перевёрнутом виде, через лоб, удалось не сразу.

— Э… А почему львы? У Людовингов, вроде, должен быть голый конь… Ну… без попоны.

— "Голый конь…" Нынче такой здесь есть. Необъезженный жеребчик. Вполне "без". Хороших кровей. А герб… Вельфы. Замком, землями и людьми здесь владеют Вельфы. Потому и герб их.

Женщина проводила ладонями по его плечам, по мгновенно напрягшимся бицепсам на вывернутых назад руках, по внезапно окаменевшему прессу. Юноша дёрнулся от крепкой ручки, ухватившей его мужское достоинство. Но нервный возглас не вырвался наружу: нежный женский пальчик запечатал его уста. Вместе со своими братцами он поглаживал ещё почти детское гладкое безбородое лицо. Пока такие же пальчики другой руки оглаживали, порой — чересчур уверенно… другую часть.