Александр Афанасьев - Врата скорби. Идем на Восток

Старик — услышав, как обращаются к нему, останавливается и смотрит на вышедшего из машины офицера спокойными, светлыми глазами.

— Езжай своей дорогой, русский — говорит он — а я пойду своей. Или боишься, что без меня тебя не пустят через Волчьи ворота?

— Разве есть хоть капля джихада в том, чтобы бить ноги об землю, Аманулла-хаджи — без злобы говорит отец — меня ждут дома и вас, наверное, тоже. Если я купил машину, чтобы быстрее попадать домой — разве плохо, если я подвезу попутчика? Тем более что в машине много места…

Владимир знает Амануллу-хаджи. И его правнуков он тоже знает. Зайнулле он чуть не выбил глаз острым сучком в драке. Аманулла-хаджи — один из стариков, сидящих на годекане, он возвращается домой после лечения в Грозном. В Грозный — его отправила мать Владимира, Клавдия Ивановна, профессиональный врач, вынужденная работать начальником фельдшерского пункта в Шатое — начальником в единственном лице, правда, она обучила двух чеченок помогать ей. Бандиты, которые есть в лесу — зовут этих чеченок, когда кто-то из них ранен. Мама и папа по этому случаю не раз ругались. Но мама сказала, что ее долг спасать людей точно так же, как долг отца убивать врагов. И хватит на этом. Точка.

С мамой — договориться по-хорошему невозможно. Вот почему покупка машины — сулит им серьезные неприятности.

Аманулла-хаджи прикидывает, не потерпит ли убытка его гордость

— Если хотите, могу высадить за пару километров до села — говорит отец — дойдете пешком.

Coup de grace … [45] Завершающий удар, удар милосердия

Чеченец не спеша, с достоинством приближается к незнакомой машине. Владимир — он уже знает, что от него требуется — быстро лезет назад, помогает старику закрыть дверь. Бормоча мотором — их Форд трогается с места. Сзади — места мало, все завалено покупками. В багажнике — жестяные канистры, отчего припахивает бензином. Это — на всякий случай…

— Зачем тебе этот железный скакун, русский? — спрашивает старик — купил бы себе настоящего скакуна, ахалтекинца. Скакуна можно кормить травой, можно кореньями — а этого скакуна чем ты будешь кормить?

— Ничего, что-нибудь придумаем… — оптимистично заявляет отец. Чеченец цокает языком, недовольно качает головой. Несмотря на то, что кое-кто считает чеченцев лихими сорвиголовами — рассудительность среди них в почете. Не раз и не два — загнанным в угол людям удавалось остаться в живых, если они знали, что и как сказать бандитам.

— Нефти в наших горах нет… — говорит старик — только табак растет. А ты и табак не куришь…

— Вредно.

Чеченец ничего не говорит на это. Какое-то время они едут молча

— Что ваш внук, Аманулла-хаджи? — спрашивает отец

Чеченец гордо молчит

— Чего он добьется этим? Разве он думает, что этим он что-то изменит?

— Нет. Не изменит — говорит старик — но самое главное то, что и нас ты не изменишь. Ни моего внука, ни меня, ни наш народ…

Отцу молчит. Потом говорит.

— Знаете, что для вас будет самое плохое, Аманулла-хаджи?

…

— Если мы откажемся менять Вас. Если мы просто уйдем.

— Вы пришли сюда с оружием. Вы взяли нашу землю силой оружия. Рано или поздно вы и потеряете ее силой оружия.

— Взяли вашу землю? Разве вы не ходите по ней, уважаемый хаджи.

— Это и есть самое страшное оскорбление. Лучше бы твой дед убил моего деда, чем так.

Отец снова молчит какое-то время.

— Сколько младенцев умерло в вашем селе в прошлом году, хаджи?

…

— Двое. А пять лет назад?

Хаджи ничего не говорит — гордость не позволяет. Но он знает, о чем этот русский дьявол, урус шайтан. Пока его женщины не было — умирало много младенцев. Теперь почти не умирают. Она доктор — а с доктором ничего нельзя сделать, это противоречит законам, по которым живут они и жили их предки. Навредить доктору — все равно, что навредить самому Аллаху Всевышнему…

— В вашем селе в прошлом году родилось больше сорока мальчиков — говорит отец — будущих мужчин, воинов. Если бы мы видели в вас наших врагов, разве бы мы помогали вашим мужчинам появляться на свет…

— В этом ты не помогаешь… — бурчит старик — сами справляемся.

— Вы меня поняли, уважаемый хаджи

Хаджи снова молчит. Сказать нечего — по чеченским понятиям русский прав. Когда в семье врагов много детей — чеченцы не радуются. Много детей у врага — это не радость, это будущая угроза…

— А с кем бы вы торговали на базаре? Разве мы отнимаем что-то у вас, не заплатив.

— Мы платим подати.

— Все платят. И русские тоже…

Старик качает головой

— Было время, когда мы ничего и никому не платили. Нашим было то, что мы взяли, и над нами не было никого кроме Аллаха. Тебе не понять меня, русский, как псу не понять волка. Пусть ты даже верный и сильный пёс и честно служишь своему хозяину. Но ты все же пес. А мы — волки. В нас течет частица волчьей крови от прародителя нашего народа Нахчоо [46] ** Родоначальником чеченцев одно из преданий называет некоего Али-Араба, уроженца Дамаска. Преступления, совершенные им на родине, заставили его бежать в кавказские горы; он поселился в верховьях Ассы, у галгаевцев, женился там, а ловкость, сметливость и восточное красноречие араба создали ему между жителями гор почетное положение. Сын его, Начхоо, отличался необыкновенной силой и неустрашимостью, за что и получил название Турпаль (Богатырь), а внуки, носившие уже одно общее имя Нахче и каким-то образом очутившиеся далеко от территории галгаевцев, на другом крае нагорной Чечни,— вследствие семейных раздоров, разделились между собой и, выйдя из Ичкерии, положили начало племени, которое, принимая к себе различных выходцев, постепенно размножилось до значительного народа. Чеченцы и поныне считают Ичкерию своей колыбелью и знают имя Начхоо, как имя своего родоначальника. .

— Много ли добра было в те времена? Сколько крови пролилось? Когда не было нас — вы воевали друг с другом

— Это наше дело. Мужчина не может сносить обиду.

— А зачем ваш внук связался с англичанами? — вдруг спрашивает отец — быть может, он думает, что англичане дадут ему сытную миску с похлебкой? Или служба на англичан менее собачья?

Они уже едут по горам. Каменные утесы — мрачно нависают над дорогой. Замерев на заднем сидении, стараясь даже не дышать, Владимир вслушивается в серьезный разговор взрослых. Подслушивать взрослых нехорошо — но, в конце концов, отец сам затеял этот разговор при нем. Он слушает жадно, стараясь ничего не упустить. Как отец обращается к врагу, как он ведет беседу, как он убеждает врага в собственной правоте. Молодой русский дворянин и будущий военный даже не сомневается в том, что отец поступает правильно, именно так как надо поступать. Они должны быть сильнее местных — но не для того, чтобы победить в бою, а для того, чтобы вызвать уважение и победить без боя. На Кавказе — никогда не нападут на того, кто заведомо сильнее. И уж точно не нападут на того, кто заведомо ПРАВЕЕ. Правда здесь очень ценится — только своя. Во многом непонятна русским правда. Но ее надо понимать, как понимает отец, полковник русской армии и потомственный дворянин. Когда-нибудь — и он станет полковником русской армии. И вот так же, обстоятельно и уважительно будет вести разговор с новыми врагами империи, которые обязательно будут — не может их не быть. И он так же будет вести разговор, от имени всей Империи, осознавая свою полную ответственность и стараясь одержать победу, не проливая ни капли солдатской крови.