Александр Руб - Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Методы политработы нисколько не изменились.

«Прочитаешь» — понимаешь ли. А что у нас в отделении есть неграмотные? Или что — газеты не достать? Вон на дежурствах народ и «Правду», и «Известия», и «Комсомолку» от передовицы до погоды перечитает. И вот в рабочее время ему устраивают ещё и громкую читку.

Не, я не спорю. Коржубаев и ещё пара наших «интеллектуалов» от сохи, несколько минут послушают. А потом, как и большинство присутствующих потратят эти полчаса на здоровый дрём. Некоторые даже с похрапыванием. Оставшееся меньшинство будет по-тихому «окучивать» рабочие вопросы.

А «нагруженный», оттренировав навык первоклассника, под конец очень громким голосом отбарабанит: «Вопросы есть? Нет! Конец политинформации!»… и прервет сладкую негу.

Сколько я с этим в своё время боролся. Особо с прапорами. Эти «бойцы идеологического фронта» усовершенствовали методику. Вызывали «молодого» и заставляли читать. Сами естественно дремали.

Хотите политинформацию? «Их есть у меня!». Посмотрим, как вам понравится нестандартный подход, старой сволочи — замполита.

На следующий день, перед началом политинформации, ко мне вывешивающему карту мира (ну не могу я без неё — рефлекс) быстрым шагом занятого человека подскочил Виктор Игнатьевич:

— Ну что готов?

Не обратив внимания на мое пожатие плечами, тут же продолжил:

— А карта тебе зачем?

Я удивленный даже не знал, что и ответить на столь идиотский вопрос. Но ответ и не требовался:

— Сейчас подойдет Степан Илларионович — и начинайте. А я побегу у меня тут ещё дел много.

Правильно. Начальник типа недостаточно идеологизирован. Его надо просвещать… да и явка без него резко упадет, а замполит уже все это знает. Ему можно и «работать».

После обыденного: «Садитесь!», — майора Высного я начал:

— Доброе утро, товарищи! Какие есть вопросы?

Народ, приготовившийся без удовольствия вздремнуть, на столь нестандартное начало в недоумении приподнял головы — соображая о чем это я. Молчание длилось с полминуты, а потом кто-то, то ли пошутил, то ли вправду вопрос решил задать не в «курилке»:

— Когда карточки отменят?

Ироничные смешки перекрыл мой машинальный ответ:

— В сорок седьмом…

Майор Высный повернувшийся на голос, что бы приструнить «шутника» резко развернулся в мою сторону. Его прищуренный взгляд очень оценивающе уперся в меня. Ферфлюхте доннер!!! Я стоял за фанерной трибункой и «держал паузу». Мысли неслись в несколько потоков. От сожаления, что — «вырвалось лишнее!», до — «как выкрутится?!».

Нет, этот вопрос не был запретным. О том, что карточки хотелось бы отменить — говорили все. Но скажем так «приватно» унд «келейно». Вслух было непринято. И тут такой моментальный уверенный ответ. Это не только удивляло. Слова вызывали скрытую надежду «может кто-то знает, да по определенным причинам нам не говорят».

Вот я стоял и очень, очень быстро соображал.

Что карточки отменят в сорок седьмом, я знал от родителей. Как-то запомнились из детства, задержались в памяти эта дата. Слова родителей о «хорошем Сталине и о снижении цен каждый год» — вместо повышения, очень часто звучали в нашем доме. Это было и во время застоя, и во времена «перестройки». «Сталин — уже в сорок седьмом отменил карточки…». Наверно после их слов и отношения у меня всегда было к Иосифу Виссарионовичу двойственное отношение. Что мы там учили, потом — не помнилось вглухую. А вот детские воспоминания были живы.

— А почему не в этом?! Почему только в следующем? — опередил желающего задать вопрос майора, мой подчиненный правдолюб — Веня Сташов.

— «Почему не в этом?». Это просто. Ну вот Веня смотри — у нас жара. Может быть засуха — значит маленький урожай. Демобилизация вовсю идет — трудоспособное мужское население только-только возвратилось и возвращается домой. Нет у нас пока нужной нам позарез сельхозтехники. Что мобилизовано, что уничтожено, что уже просто не починить. Вот представьте себе, завод ударно производит танки. Фронту их нужны десятки тысяч. И тут команда «Стоп». И что дальше? А дальше команда: «Даешь трактор!». Но технологическая цепочка… построена под танк. (Черт, у меня чуть не вырвалось — «заточена». Несколько раз ляпнешь непривычное слово — и ты на карандаше. На фиг на фиг. МГБ — меня подождет.)

И я продолжил:

— И чтобы ее перестроить — нужно время.

Город — забит заводами. Меня поняли очень хорошо. Страшно хотелось добавить, что команду: «Танки — стоп!» дадут совсем нескоро. «Верхи» пока боятся возможной войны с бывшими союзниками.

— Нужны хорошие семена, удобрения. Что бы их сделать нужно время.

И это люди понимали. Деревню и землю горожане первого поколения ещё не забыли. Ничего «нового» конечно не говорилось. Но «слово» — сказанное с трибуны, значительно весомее того же «слова» — шепотом или где-то на кухне Хотел было добавить, что карточки у нас отменят раньше всех воевавших стран. Даже раньше сравнительно мало пострадавшей Англии. Но побоялся нарваться на «А откуда вы это знаете?».

Народ в комнате оживился. Что-то вполголоса обсуждали, кто-то узнал, что он — тупой, среди оперов раздался жизнерадостный ржач. Степан Илларионович построжел лицом. Он предпочитал чинную атмосферу.

Дав народу минуту расслабиться, я повысил голос:

— Для отмены карточек необходимо решить ещё один вопрос, который нас касается напрямую.

Слушатели меня «зауважали». Шум сразу стих.

— Отмена карточек — это, прежде всего экономическая проблема. Вот скажите, сколько стоит хлеб?

— Три сорок — за кило!

— Это пайковой, а на барахолке и сотню просят…

— Да в рыло таким торгашам! Полтинника хватит!

— В коммерческом — полтинник! На барахолке и не найдешь по столько. Под сотню будет…

Начался гвалт. Снова зашумели собравшиеся.

— Тихо, товарищи — тихо… — я вновь прибавил в голосе.

— Сколько стоил хлеб до войны?

Народ задумался молча. Давно это было «до войны». С тех пор прошла целая жизнь. Забылись цены, вкус, цвет. Помнилось только то, что тогда было «хорошо». — Вот видите, на этом простом примере проявилась общая проблема. Отмена распределительной системы должна возродить роль денег. — И на каком уровне нужно установить цены? — я обвел зал глазами. — На карточном? На коммерческом? На уровне рынка?

Тишина снова умерла под валом мнений высказанных эмоционально и вслух.

— Конечно пайковом!

— Да если по рыночным, что там той зарплаты?!

— Ты представляешь, заходишь в магазин, а там белый хлеб… — сколько хошь… и масло…

— Да-а… Свежего пшеничного, да с маслом…

— И сахар, чтоб вволю…

Большинство в зале — обычные, молодые парни. Им элементарно мало пайковой еды.