Оксана Щербатая - Мой отчим - советский пенсионер

Понятное дело, это всё — не из трудовых доходов. Это мама может верить в кристальную честность любимого человека и полагать, что он подарки покупает на проценты с "северного вклада" на сберкнижке, — это так она называет мифические накопления отчима за годы его работы. Но следует учесть, что он еще и машину купил недавно, причем купил со значительной переплатой. По логике вещей, ему бы к оставшимся средствам относиться экономнее, как настоящие пенсионеры, а он выбрасывает деньги на ветер без счета…

Точно как Грант, когда меня в ресторан водит… Но Грант объяснил источник своих нетрудовых доходов, — думаю, он сказал правду, тогда как отчим никаких объяснений своей тароватости не даёт, он просто "любит дарить подарки", по его выражению. Итак, если я не собираюсь никому, кроме умеющей молчать "как могила" бабушке, озвучивать, — есть надежда, что отчим еще не скоро станет объектом внимания нашей доблестной милиции. Но, если я хочу, чтобы этого и вовсе никогда не произошло, я должна всё сделать, чтобы защитить отчима от любых подозрений. Как это сделать, — не знаю, нужно спросить у бабушки. Просто хочу, чтобы мама свой женский век прожила без слез и неприятных открытий…

Интересно, что бы сделал Грант на моем месте? — Тут меня шальная мысль осенила: Грант бы захотел втереться в полное доверие к отчиму, чтобы узнать, где у него деньги лежат, — отчим уже немолод, наверняка снятые со сберкнижек деньги хранит в чулке. Или… в золоте и бриллиантах?…

А что бы сделал Тараска? Не знаю… По-моему, он постарался бы подружиться с отчимом, без всякой задней мысли. Почему-то при мысли о Тараске у меня по голове мурашки побежали, даже во рту пересохло, и жар прихлынул к телу…

Какая я, оказывается, нехорошая: могу одновременно думать о двух ухажерах, без всякого стеснения, и никому из них не в силах отдать предпочтения. К Тараске сердечко тяготеет, Грант для ума интереснее, только невесело с ним… Придётся, видимо, прибегнуть к проверке моих и их чувств с помощью советов бабушки…

Скоро мужчины "возвернулися", по выражению хозяйки, и начался ужин, который скорее царским пиром можно было назвать… Самым вкусным блюдом мне показались голубцы, для приготовления которых Нина Михайловна мясной фарш щедро наперчила и завернула в капустные листочки. На стол "голубчики" подали в чугунке, предварительно положив на дно чугунка капустные листья, чтобы голубцы не прилипли да не пережарились при подогреве. Голубцы пересыпала морковью, белым корнем, луком, добавила пережаренный томат домашний, а сверху тоже накрыла капустными листьями. Еще были пироги с мясом и картошкой. И блинчики — из пшеничной и гречневой муки, с мясом и медом, — кто что хочет. И баночка черной икры стояла на столе, ради такого случая хозяева все запасы вытащили. Но, думаю, дядя Семён наверняка их чем-нибудь достойным отдарил…

И снова мужчины взялись за чарки, — женщины уже на них "пошумливать" начали, да разве остановишь фронтовых друзей, когда им хочется выпить и поговорить? Лучше им просто не мешать, не отвлекать внимания, чтобы не рассердить, — не так и часто случаются подобные встречи… Пусть выпьют…

Тем временем прислушалась я к беседе мамы с хозяйкой: та рассказывала о своей замужней дочери, проживающей отдельно, о сыне-офицере, военном враче-стоматологе, проходящем службу где-то за рубежом, "очень далеко", — где именно хозяйка не сказала, хитра… Однако, от внимания хозяйки не ускользнула моя улыбка ироничная, — всё видит:

— Зря улыбаешься, девонька: меньше знаешь, — крепче спишь. Меня за переписку с сыночком несколько лет назад чуть было не засадили, за "попытку опорочить советскую власть". Глупа я тогда была…

— Как же так, разве можно за простую переписку посадить? — удивились мы с мамой. — Расскажите, Нина Михайловна, с удовольствием послушаем! Так интересно…

— Да что тут особенно рассказывать… Зубы у меня передние, видите, золоченые? Это коронки стоят. А тогда были еще свои, старые да гнилые, бррр… Пошла я по нашим врачам, а они меня в очередь записали на установку коронок, протезирования люди порой годами ждут, хотя оно и дешево стоит… И вот, после всех мытарств, отписала сыночку: "Владик! Скорей приезжай! Может, хоть ты, родной, вставишь мне зубочки-то? Живу и клацаю как собака… А в нашей Расее-матушке легче помереть, чем дождаться новых зубов или коронок". Но сыночек то моё письмо не получил: вскрыл письмо "особист" их части, писульку мою забрали, и через несколько дней в нашем доме такое началось! Затаскали меня, старую… Еле откупилися… Тю, что же это я несу-то… Словом, оставили меня в покое, но велели больше на Советскую власть грязи не лить, тем более в письмах "в загранку"… А потом уже и срок подошел коронки вставлять… Словом, опростоволосилась я с тем письмом… Хорошо, к тому времени Иосиф Виссарионович помер, правило разом несколько мальчиков, поэтому и не посадили…

Переглянулись мы с мамой, засмеялись тихонько. Это же надо, — "мальчики"…

Из разговора мужчин, которые отнюдь не думали о том, что кто-то их пьяные споры слушает, удалось понять, что год назад Семён Васильевич краткое время был прописан в доме своего друга Геннадия, и это мне кое-что пояснило. Получается, что у него была реальная возможность обратиться в местный райсобес с просьбой о начислении ему пенсии. Но как ему удаётся всё это "обделывать", не пойму…

Спать мы ушли рано. Мама легла в другой комнате, той, которую выделили им с отчимом в качестве спальни, а меня снова отправили туда, где я дрыхла после обеда. Но мне там вполне хорошо было, только слишком темно. Почему-то с детства немного боюсь темноты. Этот страх возник еще во время немецкой оккупации, когда я еще совсем "мышонком" была, — тогда мы жили в переоборудованном под жилье сарае, до тех пор, пока "герр доктор" не дозволил нам всей семьёй занять половину бабушкиного дома в Воронцово-Николаевке… Потеснился, так сказать. А до него другой немец жил, плохой, тот любил шутя выть за стеной сарая и смеялся, когда я плакать начинала от страха. Бабушка меня успокаивала, называя того дурного офицера, "глупым Бабайкой, способным только детей малых пугать"…

Чтобы заснуть и не бояться темноты, открыла шторы настежь. Хорошо, ставни за окном не были притворены. В окно заглянула полная, яркая Луна, — вспомнились слова "Маскадона", что линия, разделяющая освещенную и неосвещенную стороны Луны, называется терминатором. Еще во II веке нашей эры Птолемей в трактате "Альмагест" изучал теорию движения Луны, а смешная Зойка до недавнего времени полагала, что на Луне сила притяжения превосходит земную, — как так может быть без наличия атмосферы?… Ленивая я была, это точно… Интересно, какие горы и кратеры сегодня видны невооруженным глазом? Внимательно осмотрев ослепительно яркий наш естественный спутник, легла спать. Сон не сразу пришел, и тогда начала бубнить про себя все, что помнила о лунной географии: Океан Бурь, Море Дождей, Море Холода, Море Ясности, Море Спокойствия, Море Изобилия, Море Кризисов, Залив Зноя, Море Облаков… Какие океаны и моря, если нет атмосферы? Нелепые названия итальянца Риччоли… Кратеры Платон, Аристотель, Архимед, Аристарх, Эратосфен, Гиппарх, Птолемей… С тем и уснула…