Владислав Савин - Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

– Скажите, товарищ Лазарэв, а отчэго вы так и нэ вступили в партию?

Тревожный сигнал. Я уже слышала, что товарищ Сталин говорит с грузинским акцентом, лишь когда волнение скрывает. Значит, для него очень важен этот вопрос?

– Товарищ Сталин, а чем бы это мне помогло фрицев топить? Или вот помогать товарищу Кузнецову? Я считаю, каждый свое дело делать должен.

– Свое дело – это хорошо. Вот только гражданин Герасименко, бывший командующий Киевским округом, на допросе сказал то же самое. Считая своим дэлом лишь оборону от внэшнего врага, ну а то, что враг изнутри вошел, это его нэ касается. А там, у вас, да, армия и флот сыграли свою роль, вас не бомбили, как сербов, это хорошо. Вот только результат для страны и народа вышел немногим легче – и потому, что каждый делал лишь свое дело и не вмешивался в чужое. Зачем, если есть кто-то, кому видней?

«Там» – это в будущем СССР девяносто первого года? Ой, если сейчас о Тайне разговор пойдет, так ведь Лючия еще не знает, не допущена! Хотя товарищ Сталин неужели о том забыл?

– А вы, товарищ Смоленцев, воюете отлично. Даже великолепно делаете дело, на которое вас поставили. «Как товарищ Сталин скажет, так и будет – а прочие все пусть лесом идут» – это ваши слова сказаны были? А если завтра не будет товарища Сталина, умрет он, ведь не вечен? Кого вы тогда будете слушать – какой-нибудь объявившийся «комитет»?

– Обижаете, товарищ Сталин! – резво ответил Юрка. – Многие лета вам, но уж если, тогда слушал бы тех, кого знал как надежных товарищей. Да и совесть тоже есть, и свой ум – как лучше стране и народу.

– Граждане Рясной и Слонь, из НКВД Украины, Кириченко слушали, его считая надежным, – заметил Иосиф Виссарионович, – а Карин-Даниленко с бандеровцами якшался, искренне полагая, по собственному уму и совести, что так будет лучше. И что вышло в итоге? А то же самое, что у вас – ну, вы понимаете, товарищ Лазарев, о чем я говорю? Первый принял решение предать, а все, кто мог и должен его остановить, или ему в рот смотрели, или считали, что это не их дело! Масштаб и результат не тот – но суть та же самая. И что имеем? Что держится все на «За Родину, за Сталина», но и рухнуть может так же легко, причем многие и не поймут, как получилось. Хорошо, дурак Кириченко не подумал, с кем связался, с явными фашистами! А если в следующий раз кто-то будет умнее? Вы что-то хотите сказать, товарищ Смоленцев?

– А что, уже кто-то намерен? – спросил Юрка. – Так вы только укажите, кого… Мы его, как фюрера, оприходуем.

– А подумать? – спросил товарищ Сталин. – На кого укажу, того и убьете, не рассуждая, или живым притащите. А если не укажу, не успею? Тогда – кого? Сколько таких, как вы, товарищ Смоленцев, там, у вас, в августе было? И они что-нибудь сделали? Говорите, приказа не было? А вот товарищ Большаков, ваш командир, рассказывал, что был приказ! И отдал его, как там того, кто за Лаврентий Павлыча был – Крючков? Но командиры «Альфы» и еще одного спецотряда злостно не подчинились, предпочтя остаться с чистыми руками. Хотя в сложившейся обстановке бунтующая толпа на улице должна однозначно рассматриваться как оружие врага, по крайней мере до того, как ее не разгонят – даже независимо от того, есть в ней вооруженные боевики или нет. А в итоге вместо Тянцзамыня получили… Не оказалось у вас под рукой никого – в отличие от Франции 1795-го, когда тамошний «Горбачев» – Баррас, сообразив, что его сейчас будут свергать, привлек некоего генерала Бонапарта, а тот позвал артиллеристов, которые, как вы, товарищ Смоленцев, политикой были сыты по горло, а за своим командиром были готовы куда угодно – и покрошили толпу перед дворцом картечью так, что после лопатами сгребали, чтобы похоронить. Да и всегда ли приказ нужен? Товарищ Лазарева!

Ой! Он ко мне обращается?

– Ведь вам, товарищ Лазарева, был отдан приказ лишь посмотреть и доложить. Опознав Кука, вы имели полное право ничего не предпринимать, и в ту же ночь, под охраной группы товарища Смоленцева, бежать в Борисполь, а там на самолет и в Москву. Однако же вы сами решили иначе. Сначала сфотографировали сборище врагов и изменников, хотя это в дальнейшем повлекло для вас прямую угрозу. Зная, что за вами придут убийцы, вы приказали Смоленцеву устроить засаду, взять пленных – и лишь после следовать на аэродром. Там вы, однако, отправили пленных и свой рапорт в Москву, а сами остались – добровольно! – и фактически взяли в Киеве всю политическую власть, заставив даже предателя Кириченко выполнять ваши приказы. Целых три дня вы исполняли обязанности первого секретаря ЦК КП Украины – благодаря чему мятеж был подавлен относительно быстро и с меньшими потерями, чем ожидалось. Вы находились в горкоме, реально – на передовой, на вас даже было совершено второе покушение, когда вы лично, вместе с товарищем Лючией Смоленцевой, уничтожили четырех хорошо подготовленных боевиков УПА. И вы вылетели в Москву лишь после подавления мятежа и по прямому приказу. Товарищ Пономаренко, я все правильно перечислил?

Пантелеймон Кондратьевич кивнул. Ой, а как я теперь Михаилу Петровичу объясню – я же ему рассказывала, что в тылу была, без всякой опасности, а про два покушения и что врагов видела лицом к лицу, не говорила вовсе!

– Товарищ Лазарева, так отчего вы поступили так, а не иначе? Можете не вставать!

Ну, все! И что я отвечу?

– Товарищ Сталин, когда я увидела такого вражину, как Кук, то сразу поняла: это война! А на войне надлежит сделать все, чтобы сорвать планы врага и нанести ему максимальный вред. А не выходить из боя при первой возможности – тем более что смертельной угрозы все-таки не было, люди Смоленцева меня очень хорошо охраняли. Мне показалось важным сначала добыть сведения, сфотографировать – может, я ошиблась? Затем добыть «языка» и доложить в штаб, в Москву. И продолжать выполнение боевой задачи, поскольку находилась в нужное время в нужном месте.

– В нужное время в нужном месте, – повторил товарищ Сталин, – но позвольте, задачу ведь вам не ставил никто? Значит, вы поставили ее себе сами – какую?

– Чтобы Киев остался советским городом, а Украина – советской землей, – отвечаю я, – ну а проклятые бандеровцы и предатели болтались в петле! Видя в этом свой долг советского человека и коммуниста.

– Долг коммуниста, – произнес Сталин. – Товарищ Пономаренко, сколько на товарища Лазареву доно… сигналов поступило? Что именно она своим поведением и внешним видом подрывает авторитет партии и является в ней чуждым элементом – ну а эти, значит, настоящие коммунисты?

– Восемь, – ответил Пантелеймон Кондратьевич, – правда, в пяти случаях доносители квалифицированы в подозреваемых по делу об измене Родине, так что их писульки пойдут им еще одним обвинением – в клевете. А с остальными тремя мы еще разберемся. Ведь что пишут, мерзавцы – хоть стой, хоть падай!