Владислав Савин - Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт

А японцев там положили много. Помню картину утром – их трупы лежали так, что местами земли не видно. И я не представляю, что с ними после сделали, чтобы не было санитарных проблем, обычно ведь пленных этим заниматься заставляют, но мало их мы взяли на Шумшу. Слышал, что там просто танковым бульдозером все сгребали в яму и засыпали. Это к теме «японских воинских захоронений», о чем их политики сейчас кричат.

С. – А гражданское японское население на Курильских островах было?

Т. – Когда мы на следующий день вошли в Катаоку, это главный поселок на Шумшу, там вообще никого не было, кто живой остался, на Парамушир сбежали. А дальше – вот встречались нам иногда какие-то отряды в штатском, по выучке и вооружению (вернее, их отсутствию) на ополчение похожи. Били мы их, что еще делать. А вот чтобы женщины, дети – лично я не видел. Хотя, наверное, были, хотя бы семьи офицеров, не монахи же там служили?

С. – Спасибо вам, Сергей Гаврилович, за подробный рассказ и разъяснения.

5 июня 1945 года. о. Шумшу, Катаока

Трупы по полю. Враг торжествует. Напрасной была наша смерть.

Лишь теперь майор Инукаи понял, «русский стальной каток» это не преувеличение. А самый реальный взгляд со стороны тех, кто имел несчастье оказаться на его пути. «Банзай-атака» была проведена четко по плану, всеми выбранными силами, в намеченный срок. И – немногие выжившие, презренные трусы, бежавшие с поля боя, повторяли, это был ужас! Нас просто убивали, резали как овец. Солдаты Ямато не посрамили Божественного, но против нас были истинные демоны, русская морская пехота. Может, и прав был тот германский гайдзин, с которым довелось говорить Инукаи перед назначением сюда – про страшных русских «шварце тодт», ближнего боя с которыми немецким солдатам предписывалось всячески избегать, даже при своем численном превосходстве?

От 73-й бригады (половины 91-й дивизии) остались ошметки. Где-то сгинул Икеда со всеми уцелевшими танками. Авиации больше нет. Сопротивляются опорные пункты на побережье, но это уже агония – тем более оборона там развернута в сторону моря, и слаба против штурма с тыла. Отбиваться некем и нечем, через час или даже меньше русские будут здесь. И нам еще дьявольски повезет, если сумеем доплыть до Парамушира, пролив узкий, но в воздухе русская авиация, гоняется даже за шлюпками и катерами. Генерал Фусаки решил остаться на КП дивизии до конца – что ж, еще до заката этот достойный воин увидит сады Аматерасу! Ну а ему, майору Инукаи, генерал сам приказал, жить дальше! И после рассказать в Токио о том, что видел. С севера идет цунами – и пусть боги помогут нам остановить его прежде, чем оно докатится до Метрополии!

Пора было уходить. Катер покачивался на волне у причала. Но тут солдаты подвели какого-то человека. Инукаи узнал Андрея Селедко. Интересно, куда делись остальные трое – в последний раз майор видел их сутки назад.

– Оказался на том берегу, среди эвакуированных гражданских, – доложил лейтенант из 74-й бригады, – не похож на японца, не имел при себе никаких документов, не смог сначала сказать внятно, кто и откуда. Лишь когда его уже хотели расстрелять как шпиона, стал кричать, что он из ваших людей. Поскольку связь с двенадцати часов отсутствует, то было приказано доставить его сюда.

Доставить? То есть, ради того, чтобы удостоверить личность этого гайдзина, этот достойный офицер с солдатами плыли сюда через пролив под русским огнем? Те, кого Инукаи сам отбирал в батальон разведки, и комендант-фельдфебель, и его люди, сейчас занимают оборону на окраине Катаоки, с одними винтовками против русских танков, им сейчас придется отбивать натиск русских дьяволов, только что вырезавших пять тысяч солдат императора, не сильно при этом утомившись? Воины Ямато должны умирать ради того, чтобы вот такие жили?!

– Этот человек дезертир, – сухо сказал Инукаи (придумать бы какую-то особо изощренную казнь, но времени не было), – убить его!

Солдаты поставили визжащего Селедко на колени, лейтенант обнажил меч.

– Подождите, – сказал майор, – где остальные трое?

– Гарцман с Ромштейном уже там, – заорал Селедко, со злостью смотря на тот берег, – жиды проклятые, из любой задницы вывернутся, ненавижу, мразь!! Я слышал, они меж собой сговаривались из канцелярии документы украсть и себя вписать, что они командированные! А где Бородинский, не знаю, у него вроде где-то тут заначка была спрятана, которую он еще в Харбине у расстрелянных взял, так он, наверное, за ней откололся. Господин майор, я вам как раб служить буду, по гроб жизни, ненькой Украиной клянусь, только не убивайте!

Инукаи брезгливо поморщился, махнул рукой. Оценил стиль лейтенанта – удар вышел безупречно, несмотря на откровенно плохой баланс син-гунто (стандартного армейского клинка). Хотя сам Инукаи приказал бы солдатам отпустить приговоренного, «полет ласточки» по телу, стоящему в полный рост, выглядел бы красивее банального отрубания головы.

И шагнул к катеру. Для самурая есть время жить и время умирать. А когда какое – пусть боги решают. Если на ту сторону благополучно доплывем.

Радио «Голос Америки». 1971 год (альт-история)

Сегодня мы хотим познакомить наших слушателей с творчеством гениального русского поэта Петра Бородинского. Романтик, золотоискатель, моряк, разведчик – биография прямо как у «Индианы Джонса» – и политический узник ужасных колымских лагерей, где он провел двадцать пять лет своей жизни, как говорят русские зеки, «от звонка до звонка». Так расплатилась с ним советская власть за верное ей служение!

Комсомолец, приехавший осваивать Дальний Восток, он мыл золото в диких лесах Камчатки. Был похищен японской разведкой, подвергался пыткам, но не выдал государственных и военных тайн, известных ему. Был расстрелян самураями, но ему повезло лишь прикинуться мертвым, и после вылезти из свежезарытой могилы. Пробираясь к советской границе, снова был схвачен японской жандармерией, но сумел притвориться, что является отбившимся от своей части японским солдатом, в чем ему помогло отличное знание японского языка. Тогда ничего не подозревавшие японцы предложили ему стать переводчиком в штабе. В этом качестве он объездил весь Китай, Маньчжурию, Корею – и всюду, связавшись с советской разведкой, выполнял секретные задания Генштаба РККА. В 1945 году он командовал организованным им собственноручно партизанским отрядом на захваченных японцами Курильских островах. Когда советские войска начали наступление, то решил перейти линию фронта, передав советскому командованию ценные разведданные. По пути убивает двух японских солдат, снимает с них подсумки с бриллиантами и золотыми монетами, желая передать эти ценности СССР, но для большей сохранности закапывает клад в землю – увы, частично потеряв память из-за пыток в сталинских застенках, он не может точно вспомнить место, так что ценности и сейчас лежат в зеленых полях острова Шумшу. Наконец он у своих, – но от волнения не может сказать по-русски ни слова. Тогда его, приняв за японского шпиона, начинают зверски пытать, – а затем, когда его личность установлена, бросают в лагерь за «измену Родине», выразившуюся в том, что он, находясь в японском Харбине, исключительно ради конспирации напечатал в местной белогвардейской газетенке стихотворение «Где воины микадо, там победа», так понравившееся японцам, что стало строевой песней какой-то из их частей.