Михаил Ланцов - Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

Завершив выезд на позиции, генерал направился в свой особняк.

Снова накатили усталость и тоска. Он смирился с тем, что придется умереть в ближайшее время и все прекрасно понимал, но все равно — животные инстинкты пытались бороться с разумом. Какое у него будет будущее после всех тех дел, что он тут натворит? Стать личным врагом ряда великих князей — это приговор. И хорошо, если просто убьют, ведь могут сделать много хуже. Выхода не было. Вообще. От осознания этого факта хотелось выть и рычать, но генерал держался. Как там говорил Гоголь? «Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать! [56] Эта фраза Тараса Бульбы из одноименного произведения, произнесенная перед своими бойцами в тяжелой обстановке. »

— Что с вами, ваше превосходительство? — осторожно осведомился адъютант, глядя на вновь посеревшее лицо Куропаткина. По штабу даже ходили слухи о каком-то недуге генерала. Дескать, держится, но слаб.

— Устал. Просто устал, — чуть нервно ответил командующий. — Я пойду, попробую вздремнуть немного. Мыслю, японцы сегодня в атаку не пойдут. Но если что случится — смело будите. Дело превыше всего. Поняли?

— Так точно, ваше превосходительство! Будить немедля в случае тревоги.

— Правильно. Выполняйте, — кивнул Куропаткин и вошел к себе, прикрыв дверь.

Оставшись наедине с собой, он вновь погрузился в тягостные мысли.

Уже не первый день он так копался в себе. Не первый. А все почему? Раньше было просто. «Старый жилец» быстро осознал весь масштаб и тяжесть своей вины, поэтому не противился неминуемой смерти, считая ее достойным и справедливым наказанием. А рядом с ним в одном и том же теле сидел тот, кто уже умер. Да, в будущем. Но это мало что меняло. Какие он имел права на это тело? Так, пошалить немного, да и то — с позволения владельца.

А пару недель назад пришло осознание проблемы — границы смазались, а личности начали смешиваться, сливаясь. И чем дальше, тем больше. Память объединялась, раскрывая новые подробности и смыслы, ранее недоступные. Да чего уж там? В голове генерала фактически родилась новая личность, которая хоть и осознавала преемственность материнских объектов, но считала себя самостоятельным и вполне независимым явлением природы, не желающим отвечать за дела, творимые предшественниками.

Прояснилась и мотивация Куропаткина, ввергнувшая его в это грязное дело. Наивный доброжелатель? Отнюдь. Он был хитрым и ловким карьеристом с изрядными способностями и талантами. Как оказалось, Алексей Николаевич прекрасно понимал, на что шел. Хотя и не осознавал масштабов последствий, но кто это осознавал до Гражданской войны? Никто. Русские люди еще не окунулись с головой во всю эту грязь, а потому лелеяли в своих душах возвышенные ожидания от революции.

Впрочем, Куропаткин, как это ни странно, и не стремился к революции как к самоцели. Для него это были средство, метод, инструмент. Внук крепостного крестьянина, он был чужд высшему обществу России. Выскочка. Прыщ, вскочивший на самом неудачном месте, раздражающий аристократию одним фактом своего существования. Да, он был нужен. Но не более того. Его вынужденно терпели, и то — с натяжками. Таких вот «прыщей» на теле империи потихоньку становилось все больше и больше, что не добавляло покоя аристократической верхушке. Конкуренцию никто не любит. Тем более там и тогда, когда конкурировать по-честному нет никаких возможностей. Высшую аристократию бесил один факт того, что ей придется делать над собой хоть какие-то усилия, чтобы сохранять свои позиции. Расслабились. Обленились. Заплыли жиром. А вот их конкуренты вгрызались зубами в свое будущее, что пугало и немало раздражало.

К чему он стремился? Будучи никем по имени никто, оригинальный Куропаткин хотел войти в команду «своих людей», что крутились вокруг великих князей. Да, он рисковал карьерой. Но, со слов его «друзей», получал большие перспективы в будущем вплоть до обретения титулярного, а не просто наследного дворянства. Не сразу после войны, разумеется, а потом… Сейчас же, получив весьма циничное осознание реальности гостя из будущего, обновленный Куропаткин ясно понял — он ввязался в грязную историю, играя роль обычного расходного материала. Где-то хитрый и ловкий, он просто не смог противостоять своим амбициям и мечтам, удовлетворившись иллюзиями. Вот и попался. Глупо и очень наивно. От чего ему становилось стыдно, обидно, больно и одиноко.

О да! Чувство одиночества возрастало с каждым днем.

В Санкт-Петербурге остались его жена с малолетним сыном. Но тут вот какое дело было. Он ее не любил. Ни старый, оригинальный Куропаткин, ни тем более обновленный. Супруга представляла собой вздорную, нервную особу. Да, очень полезная женщина, ибо умела прекрасно договариваться, но жить с ней было крайне сложно. Сын? Да, он был важен. Наверное. Но Куропаткин так мало уделял ему времени из-за постоянной загруженности в делах, что практически не испытывал никаких чувств. Умом понимал — да, его сын. Но сердце никак не реагировало. И это наблюдалось еще до появления незваного гостя в теле генерала. Сейчас же он просто констатировал факт — у него где-то там за горизонтом есть биологический ребенок…

С каждым днем, с каждым часом ситуация эта усугублялась. Новорожденная личность страдала от одиночества и чуждости окружающей ее действительности. А главное, ее дико раздражала необходимость умереть, но иного выхода из ситуации найти не удавалось. Слишком далеко все зашло. Впрочем, на людях генерал старался держать марку и не демонстрировать своего душевного состояния. Всегда бодрый и уверенный в себе командир. Образец для подражания. Так и только так! Иначе быть беде, что Куропаткин отчетливо понимал. Тащить с собой в могилу ни в чем не повинных людей он не желал.

Два часа прошло. Сон никак не шел. Генерал прогулялся по комнате. Вышел в кабинет. Посидел, бессмысленно смотря перед собой. Попил воды. Лег на диван и, уставившись в потолок, запел песенку:

— Выйду ночью в поле с конем. Ночкой темной тихо пойдем…

Почему-то именно эта песня группы «Любэ» ему сейчас припомнилась. Грустная и, можно даже сказать, нудная. Но он с каким-то странным удовольствием ее затянул. Никогда бы не подумал, что он так удивительно помнил ее. Вплоть до слова и оттенка интонации. Голоса у Алексея Николаевича не было, как и подходящих навыков для пения. Но разве это кого останавливало, если наедине с собой захотелось помычать чего? Вот и его не остановило. Столько всяких образов всплыло в голове, столько эмоций, столько воспоминаний.

Допел.

Остановился. И услышал странное сопение у двери. Повернул голову.

— Ваше превосходительство, — чуть хрипло произнес адъютант. — Вы просили вас будить…