Михаил Ланцов - Фельдмаршал. Отстоять Маньчжурию!

— Алексей Николаевич, а почему вы выбрали такой ход? — поинтересовался тот же самый англичанин, когда Куропаткин и Алексеев прекратили кривляться.

— Друг мой — это азы военного искусства. Великий русский полководец Александр Васильевич Суворов, не проигравший ни одного из девяноста трех сражений, опирался на эту стратагему во всех своих победах?

— Пуля дура — штык молодец! — весело воскликнул кто-то из российских журналистов.

— Вздор! — поморщился Куропаткин. — Меняется материально-техническое оснащение войск, меняются и инструменты войны. И то, что сто лет назад было замечательным выбором, сейчас вполне можно расценивать как вредительство. Ложка дорога к обеду. Фундаментальной стратагемой Суворова было удивление. Удивишь — победишь! Ее в полной мере развил на море другой наш блистательный командир, который, как и Суворов, не потерпел ни одного поражения, — Ушаков. Впрочем, если порыться в истории, то самые ранние упоминания этого подхода мы найдем в трактате «Искусство войны» китайского философа Сунь-Цзы, писавшего, дай бог памяти, в V веке до Рождества Христова. В Гомеровские времена, господа! Так что ничего удивительного и нового в моем приеме не было. Все думали, что эскадра попытается сбежать, но мы атаковали. Все думали, что бой будет вестись перестрелкой артиллерийской, да не в упор, а на приличной дистанции, а мы решительно сблизились и пошли в рукопашную. Ну и так далее. То есть поступили так, как от нас никто не ожидал, а потому отражать такое нападение не готовился. Мы удивили и с тем победили, хотя изначально имели более слабую эскадру и менее выгодные позиции.

Англичанин слушал очень внимательно. Впрочем, так слушали все. И немцы, и французы, и японцы, и итальянцы… И все понимали слова генерала по-своему, по-особенному.

— Мы все уже знаем, — произнес другой англичанин, куда более жизнерадостный, — о взятии русскими моряками флагмана японского флота на абордаж. Ходят совершенно невероятные слухи. Скажите, какими морскими силами сейчас располагает Россия в Порт-Артуре?

— Возможно, — чуть подавшись вперед, произнес Куропаткин, — в морских делах я и не сильно сведущ, но информация о численном и качественном составе войск есть важнейшая цель любой разведки, которую должно всем воюющим сторонам добывать самостоятельно… Но вам повезло. Разглашение конкретно этих сведений сейчас крайне выгодно России.

Он вновь взял театральную паузу на несколько секунд и продолжил:

— В Порт-Артуре и Дальнем сейчас у нас находятся пять броненосцев 1-го ранга, четыре броненосных крейсера 1-го ранга [67] «Россия» и «Громобой» ушли после дела в Токийском заливе на юг и, обогнув Японию, соединились с основными силами в Порт-Артуре. Два других броненосных крейсера — это «Ниссин» и «Касуга», повреждения которых оказались вполне терпимыми. Во всяком случае, после установки деревянных щитов у островов Эллиот они дошли своим ходом до Порт-Артура. , три бронепалубных крейсера и семь контрминоносцев. Это что касается основных сил. Да, многие из этих кораблей нуждаются в ремонте, но они на плаву, а это главное.

— Пять броненосцев?

— «Ретвизан», «Полтава», «Севастополь», «Микаса» и «Сикисима». Сейчас открыт вопрос о вполне вероятном вводе в строй шестого. «Хацусэ» не так сильно поврежден, как нам изначально казалось. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вполне, — кивнул ставший совсем хмурым англичанин. Новость для Великобритании и Японии звучала кошмарно. Ведь у Санкт-Петербурга были еще корабли первого ранга на Балтике. Да, спорно спроектированные и построенные, но это не так уж и важно.

— А что случилось с «Цесаревичем»? — поинтересовался французский журналист.

— Он утонул.

— Надеюсь, он проявил себя хорошо?

— Сожалею, но этими сведениями я не располагаю. Пока могу вам сказать только то, что погиб он первым из броненосцев. Корпус имеет продольный разлом в районе рубки. После того как мы его поднимем, изучим повреждения и сопоставим с хронологией боя, все, я полагаю, встанет на свои места и получит разумное объяснение. Сейчас же все оценочные суждения преждевременны. Но не переживайте. Я прекрасно понимаю, какой интерес вызывает это сражение в мире. Подробную сводку о потерях и повреждениях мы обнародуем позже, когда завершим формировать целостную картину.

— Благодарю, — произнес француз и сел на место. Вид он имел не очень довольный, но обтекаемая формулировка генерала позволяла довольно гибко трактовать обстоятельства гибели. Не слава для французской кораблестроительной школы, но все-таки. Особенно в свете того, что на плаву остались броненосцы английской и американской постройки.

Куропаткин взглядом поискал японцев и жестом предложил задать вопрос. Эти два офицера, а в том, что перед ним именно офицеры, сомнений не было, держались осторожно и в стороне, словно в тени. Чуть поколебавшись, один из них встал и с очень сильным акцентом спросил:

— Нам стало известно, что вы лично просили генерала Оку не совершать сэппуку перед сдачей в плен. Почему?

— Я наблюдал за тем, как крепко сражались ваши солдаты под Цзиньчжоу. Не представляю, как они повели бы себя в плену. Время военное, я не гуманист, поэтому в случае бунта или прямого неповиновения отдал бы приказ применять оружие самым решительным образом. Только генерал сможет удержать среди них дисциплину и порядок в плену. А потому я считаю, что, пока он не сдаст императору вверенных ему солдат, совершать сэппуку преждевременно.

Японский «журналист» чуть помедлил, потом обозначил легкий поклон и сел на место.

Еще немного поболтали. А потом перешли в другую зону, где планировался банкет в честь славной победы. Удобное место, чтобы многое обсудить. Не так часто такие мероприятия случаются в этих краях.

Немного «поторговав лицом», генерал уединился. Он устал. Хотелось немного посидеть в тишине и подумать. Но и десяти минут не прошло, как к нему заглянули те два немца. И ему пришлось ругать почем зря французские корабли и оружие, ссылаясь на то, что только вежливость не позволила это сделать прилюдно. Нахваливать германские пушки и вообще инженерно-конструкторскую мысль, которую «без должного здравомыслия, практичности и основательности можно считать только за баловство». Их сменили французы, которым генерал пел о том, какие немцы негодяи и продали столько оружия японцам, а ведь на словах-то, на словах… И так далее, и тому подобное. Все заходили и всем он говорил чистую правду, вызывавшую самый теплый отклик. Это было несложно, ведь достаточно было говорить ее не всю…

Цирк шел около двух часов. И под финиш генерал уже откровенно боялся «запутаться в показаниях». Прекратилось все. Утихло. Он потянулся к теплой, ароматной кружке свежего чая. Но только лишь отхлебнул от нее, как зашел Дин Вейронг с довольно сложным выражением лица.