Александр Афанасьев - Врата скорби. Дикий Восток

Торговый домъ Константин Григориадис и братья Оптовая торговля.

Над вывеской прямо к фасаду был прилеплен символ клана Григориадисов — два старомодного вида башмака. Длил свою историю клан одесских Григориадисов от деда нынешнего главы клана, который сбежал от очередной армянской резни, с несколькими монетами в кармане пристал к русскому берегу и поселился в Одессе, приноровившись по сапожному делу. Его сыновья приноровились уже по части торговой…

Несмотря на солидный и самоуверенный вид — особого потока посетителей видно не было — Григорий понаблюдал минут десять и за это время через дверь прошел только один человек: солидного вида господин с тросточкой. Григориадис занимался разными вещами… но Григория он должен был помнить.

Наконец — казак вышел из машины. Огляделся, заметил, как дальше по улице шелохнулась занавеска на втором этаже… у Григориадисов это дело будь здоров поставлено, похлеще полиции.

Но он собственно и не со злом сюда пришел.

Перейдя улицу, казак постучал по наковаленке висящим на цепи бронзовым молоточком.

Дверь солидно, неспешно открылась, на пороге стоял курчавчый молодой человек, здоровый и крепкий, как бычок — годовик в белой рубахе и североамериканских джинсах.

— Что угодно?

— Старших позови.

— Я за них.

Григорий прищурился

— Тебя, сынок, у мамы с папой в проекте не было, когда я на Востоке базары тер. Секешь поляну?

Восток… Когда начали осваивать ох, много лихих людей туда понагрянуло, а казаки — так они отродясь лише всех и были.

Молодой отступил

— Проходите, уважаемый. Ноги только вот здесь извольте вытереть.

У молодого за поясом оказался ствол, и у того что стоял за дверью — тоже — вот тебе и торговый домъ. Григория остановили, быстро, но тщательно обыскали.

— Ничего нет.

— Боитесь, что ли?

— Опасаемся, друг любезный, опасаемся…

У самой беленой стены стоял глава клана Константин Григориадис — только что не было, и вот он стоял. Официально Григориадисы торговали маслом, специями, винным уксусом и вином, все это было представлено в торговом зале в изобилии, бутылки — пузатые, темные, некоторые покрытые паутиной — лежали в стеллажах из дорогого темного дерева. Тут же был столик для клиентов из того же дерева, несколько стаканчиков — пробовать.

— Доброго тебе здоровья Константин — джан.

— И тебе не болеть, казак. Проходи, вина выпей.

— Вино, вино… одну беду несет оно…

— Ай, зачем так нехорошо говоришь, казак. Вино — кровь земли.

Григориадис не торговал вином для прикрытия — он и правду торговал вином. Но не только вином…

Вместе они поднялись по винтовой лестнице на второй этаж, прошли в богато обставленный кабинет. Обстановка была везде одинаковая — темное дерево, женщин в доме не было видно, они в другой половине, чтобы не мешать. В кабинете было несколько шкафов, в одном, за стеклом стояли книги, в другом — бутылки, все темного стекла, с вином. Явно — с хорошим вином.

Хозяин, явно рисуясь, прошелся в раздумье перед шкафом с вином, потер небритый подбородок, потом решительно открыл дверцу, и достал одну из бутылок. Бутылка была, как и положено, запечатана пробкой, а не как дешевое вино — крышкой. Это тебе не монополька какая…

— Вот это спробуем. Пять лет всего лежит, а букет — какой не у всякого пятнадцатилетнего встретишь…

— С вашего, Константин-джан?

— С моего, с моего, Григорий. Хозяйствуем помалу…

Григорий знал суть и смысл этой игры. Перед ним был выходец из бандитов, из бандитской среды — но выходец умный, нашедший в себе силы подняться над этим. От некоторых дел — как от скупки краденого — он отошел всерьез, от других — как от марафета — он отошел, как запретили всерьез [82] Хотите верьте, хотите нет — но в семнадцатом, например, кокаин свободно продавался в аптеках Санкт-Петербурга как лекарство. В нашем мире захватив город, большевики одними из первых разграбили аптеки, чтобы добраться до кокаина, в руководстве большевистской партии и особенно в чекистской среде было много наркоманов. Законченным наркоманом был и сам основатель ЧК Дзержинский. В этом мире в двадцать пятом кокаин изъяли из свободной продажи, а в сороковом ввели за его распространение уголовную ответственность. , но давал на это деньги, финансировал. Григориадису было важно — прежде всего, для самого себя важно — подняться над всеми, показать всем желающим на это смотреть свой аристократизм и принадлежность к высшему обществу. Надо сказать, что сыновьям он категорически запретил заниматься любым преступным промыслом и отправил учиться.

Константин-джан тем временем достал старый, диковинного вида штопор, умостил его на горлышке бутылки и путем сложных манипуляций добыл пробку — босяки с Молдаванки, не имея штопора, либо расковыривали пробку перочинником, либо и вовсе — проталкивали ее пальцем в бутылку и пили. Григориадис себе такого, конечно, не позволил бы, вместо этого он с благоговением понюхал пробку и отложил ее в сторону. Потом перелил вино в большой хрустальный графин.

— Иностранное, поди, стеклышко то — подыграл ему Григорий, зная, что он хочет услышать.

— Ошибаетесь, сударь, ошибаетесь. Самое что ни на есть наше. Это, сударь мой, самого Товарищества Фаберже работа. Если у меня там небольшой интерес, вот и сделали, уважили. Такую работу разве что при дворе и встретишь.

Трудно было сказать, где у Григориадиса не было интересов. Дела в Одессе и Константинополе, основных центрах торговли с Востоком делали миллионщиком любого, у кого была голова на плечах и немножко удачи. А у кого удачи недоставало — тех они делали трупами.

Представление подходило к концу, Григориадис выставил натюрморт на стол. Вино и впрямь было хорошим, как говорили — с телом. Это тебе не бурда самогонная, тут понимать надо…

— Гутарят в городе — Одессе, что ты людей вербуешь? — поинтересовался Григориадис, чмокая вином, дабы уловить все богатство его вкуса

— И не только в Одессе. Хочешь, Константин-джан, вербуйся и сам, почту за честь.

Григориадис рассмеялся

— Куда нам… дела лихие делать. Мы теперь люди мирные, торговые. Наше дело — по копеечке, по рублику…

— За рубль купил, за два продал, вот тебе и два процента навара… — подхватил Велехов

Григориадис остро взглянул на казака поверх бокала

— Ошибаешься, казак, ошибаешься. Это со стороны кажется, что купцы как сыр в масле катаются, за рубь купил, за два продал. Могёт, когда то так и было, да прошли те времена, и давно прошли. Сейчас куда не кинься — там по десять человек сидит, друг другу цены сбивают… договариваться не хотят. А то и бандюков нанимают, друг дружку пощупать. Вот как взять то что в Константинополе делается, да подумать. Тут склад подожгли — а чей? Там человека вбили — а кого? Вроде говорят — джихадисты, халифатчики, а как копнешь… Тот цену сбил, другой на поставках наварился и не поделился с кем надо, третий оскорбил кого не надо. Вот и льется кровушка то русская на чужую землю.