Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Но допускать свары было нельзя. Первым я отвлек Смелого, как звали ушкуйники своего атамана. Схватил его за рукав и зашипел:

— Матвей, окстись! Не вовремя ты это затеял!

— Сейчас всех гнид порешу! — прорычал бывший главарь тридцати профессиональных убийц Древнего Новгорода — ни одного в живых не оставлю!

У дружинников морды стали удрученными пуще прежнего. Надежды на мирное урегулирование конфликта таяли на глазах.

— Матвей! Здесь не булгарский берег, и не половецкая степь! Их потом несколько сотен придет! Доверься мне!

Компаньон медленно остывал. Потом плюнул, резко повернулся, и ушел, печатая шаг, к пилораме. Подсобники тоже понесли дубины к реке. Боярские дружинники повеселели и порозовели. Гроза прошла стороной. Мир и покой снизошли на берег Вечерки. Смертоубийства не произошло.

Я вежливо поклонился тиуну.

— Ты и есть здесь настоящий хозяин? — спросил приказчик.

— Совладелец.

— Требования боярина Твердохлеба знаешь?

— На лесопилке выше по реке доложили.

— Ты и там в хозяевах?

Кивнул и предложил:

— Может в дом пройдем?

Внутри ехидно хихикнуло — который опять я и выстроил.

Тиун согласился на изменение места для беседы. Прихватили для смягчения переговоров и достижения приемлемого для обеих сторон консенсуса, мешок с провизией.

Перепуганная противостоянием мужа и боярских людей, Елена махом накрыла обеденный стол чистейшей скатертью, подала стаканчики, ложки, каждому по тарелке, блюда под разносолы, хлеб и квашеную капусту. Дополнили припасами из сидора.

Начали с рябиновки. Тиун, по имени Антип, усмехнувшись в густую с проседью бороду, тут же предложил провокационный тост:

— За боярина Твердохлеба!

При этом он внимательно изучал мою реакцию — подниму ненужный хай, как пильщик перед этим, нечего с этим быдлом выпивать и лясы точить — пустая трата времени. Я, отрезая изрядный шмат лосятины, в грязь лицом не ударил — положил еду себе на блюдо и тоже поднял стопку:

— За знатнейшего человека Новгорода Великого!

Первые сто грамм рябиновой настойки пролетели просто на ура. Зажевывая, он кислой капустой, я — мясом лося, завели неспешный разговор умудренных жизнью людей.

— Ты, хоть и молодой, а гораздо толковей того, что на улице.

— Жизненный опыт разный. Я молод только с виду, а на самом деле мне далеко за пятьдесят. Он повоевал пять лет, и все на этом. А у меня много лет лечебной работы, пение, скоморошничество, изготовление карет, постройка двух лесопилок, обжиг кирпича. Сейчас начал постройку церкви.

— Наш пострел везде поспел, — протянул Антип, думая о чем-то своем.

Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и заорал:

— Это же ты про Божью Матерь пел и деньги на храм собирал! И кареты ты один на весь город делаешь! А я, Иван-простота, удумался — где тебя мог видеть раньше!

— И лечу ваших хозяев-бояр тоже я.

— А не ты ли берешься за безнадежных больных, от которых другие ведуны отказываются?

— И они почему-то выздоравливают!

Посмеялись, разливая ореховую, и переходя к копченой утке.

Потом Антип запечалился.

— Жену у меня какая-то хвороба точит. Травки всякие пили, умаялись молиться, а она на глазах чахнет. Зиму, наверное, не переживет. А ведь мы почти тридцать лет вместе! Пятерых детей вырастили, внуки уже пошли. На лекаря, вроде тебя, у нас денег не хватает. Знаем, сколько ты с бояр-то дерешь! Завелся в Новгороде дешевенький ведун — за пятерку лечит. Супруга уж два раза ходила — каждый раз незадача: вечно его дома нету, не принимает. А ей все хуже и хуже. Прямо не знаем, что и делать.

— Так когда ж ему, дешевке новгородской, дома торчать? То лечит, то кареты делает, то церкви строит, то на лесопилке с тиуном настойки пробует.

Закончив, залюбовался Антипом с округлившимся ртом. Потом он с трудом выдохнул:

— Так это тоже — ты?

— Как ни странно, тоже я — в каждой бочке затычка! Но церковных книг не пишу, и с неводом рыбу не ловлю. Так что свободные дырки в моем времени еще имеются. Когда заявлюсь полечить баб, заранее сказать не могу. И искать меня нелегко. Поэтому давай ты мне объяснишь, где вы живете, а я при случае заскочу.

— А сколько возьмешь?

— С кем выпивал, с того денег никогда не возьму — обычай нашей семьи.

Он все не мог поверить в свою удачу.

— Совсем даром?

— Совсем-совсем. На крови клясться не буду!

Наконец-то поверил. Вскочил, бросился обнимать. До силищи Фрола ему было далеко — стерпелось легко. Целоваться, слава богу, тиун не полез.

— Благодетель ты наш! Целитель народный!

Лихо загнул, от всей души… Пока он меня тискал, от скуки вспомнилось как-то прочитанный по ошибке кусочек «Слова о Данииле Заточнике» 13 века. Там писалось: Голос твой приятен и образ твой прекрасен; мед источают уста твои и послание твое, как рай с плодами!

Вдруг Антипа вновь охватили сомнения:

— А не передумаешь? Не забудешь?

Говоря по-русски — а не брешешь ли ты, друг любезный, как это делают очень многие, по пьяной-то лавочке? Сам в прежней жизни этих говорунов навидался выше крыши. Шутки пока были неуместны, человек всерьез волнуется.

— Закуска вкусная была — лось, утка? — поинтересовался я у собеседника.

Он опешил — не был как-то в такой ответственный момент готов к глупым вопросам.

— Вкусно, конечно, — ответил боярский слуга недоумевая.

— Это жена Данилы наложила. Уж как они не верили, что я специально для них за свой счет еще одну пилораму поставлю! А на вас с женой мне и тратиться не придется.

В живой пример он поверил больше, чем в пустые клятвы и обещания. Вдобавок, у ребят был незадолго передо мной — видел все вживую. И опять понеслось по накатанной дорожке.

— Отец родной! — и тому подобное. Естественно — объятия, объятия…

Остро захотелось выпить. Дождался свободы, брякнулся на табуретку, налил. Увлеченно крякнули. Заели.

Немножко затошнило. Ну вот и все. Приехали. Срабатывает защита организма, поставленная волхвом от алкоголя. Пьянка на сегодня закончена — дальше после каждой рюмки будет только рвать выпитым и съеденным. Вдобавок махом протрезвею.

Посидим, поговорим, как приличные люди в иностранном кинофильме — хватит позориться азиатским геном.

— Ты адрес-то говори.

— Боярин Твердохлеб целую улицу развел из своей родни — аж пятнадцать дворов. И я возле него домик поставил — всю свою жизнь роду Мишиничей служу. Любого в Софийской части города спроси, тебе покажут. Ты-то сам, с Торговой стороны, что ли?

— Только в это лето в Новгороде объявился. Недавно избу отстроил.

— А где таких красивых лошадей взял? Неужели на базаре такую пару ухватил?

— Князь Давыд подарил за заслуги.

— Вылечил, конечно, такую злую болезнь, что никто и не брался?