Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Проверил все экипажи. Дефектов было море, но все мелкие и решаемые. Там подогнать, тут подстучать. И лишь в одной карете весь кузов был грубо перекошен, скамейки стояли наперекосяк, в двух местах из сидений даже торчали кривые шляпки перекошенных гвоздей.

Всем работникам обо всех дефектах было сказано. Самую поганую коляску было велено переделывать полностью — иначе уволю бракодела махом.

Здоровенный плотник заткнул топор, который до этого держал в руках, за пояс, рявкнул:

— Бабушку свою увольняй! — и вылетел за дверь.

Что ж, одним халтурщиком в коллективе стало меньше.

— Мне самолюбивые и дерзкие не нужны, — громко сказал я. — Мне необходимы старательные и работящие! Кто хочет дрянь делать, можете сразу следом бежать — не огорчусь. Платить буду только за хорошую работу, а не за всяческую халтуру.

Оставшиеся торопливо взялись переделывать указанные мной дефекты.

— Торопиться не надо! — рявкнул я, — не на пожаре! Некачественно еще раз налепите, вышибу всех к чертовой матери, и ни копейки не дам!

Ишь ты, в стахановцев взялись тут мне играть. Не ширпотреб здесь гоним, а делаем дорогущие вещи для богатейших людей!

Прихватив с собой Антошку, и наняв по ходу телегу с возчиком, отправился за досками для пола к Ермолаю. Внешний вид салона тоже надо было приводить в норму.

Пришел заказчик или покупатель, а тем более покупательница, любительница всякой красоты и эстетики, надо сразу дать понять — здесь элитный салон, продающий лучшие, хотя и дорогие экипажи, а не ободранный сарай, ляпающий дрянные возки.

Но чтобы всего этого добиться, нужен не подкаблучник-скорняк, а человек жесткий и решительный, который может стать грозой для местных работяг. Платил я всегда от души, но нужен был и другой стимул хорошо работать. Сразу вспомнилось, что слово стимул пошло из Древнего Рима, где так называли острозаточенную палку, которой погонщики ослов кололи ишаков в зад за плохую работу.

Возле ангара с досками было весело и людно. Один воз грузили знакомые мне любители резать воровские уши, еще три повозки стояли в очереди.

Ермолай звонким молодым голосом командовал подсобниками, и тут же рассказывал анекдоты. Мы скромно пристроились за последней телегой. Приказчик рассказывал истории весело и задорно.

— Пришел сын к отцу и говорит: батя, не хочу быть купцом! А что ж так, сынок? Возни больно много! О товаре думай, — где взять, почем, как в лавку довезти, почем продать. И ошибаться нельзя! Вот в ушкуйниках хорошо: налетел, быстренько всех порубал и тащи все в ушкуй!

Народ загоготал. Кроме покупателей, стояли еще и просто слушатели. С моей точки зрения, анекдотец был слабоват, но юмор 11 века сильно отличался от юмора из 21 столетия. Людям очень нравилось, им было очень смешно, они были довольны. А главное — никому не было скучно!

Стоп, стоп, стоп! Но я ведь при нем ничего подобного не рассказывал. Может это такой ушкуйный фольклор? Понабрался парень в походах с ватагой убийц-профессионалов? Следом пошло про бабу-дуру в церкви, о медведе и лисе, о рыбаке и большом соме, об игре на гуслях…

Ничего подобного я никогда не слышал. Сомнений не было — передо мной было невиданное существо — автор анекдотов! За всю мою длинную жизнь никто ни разу мне не сказал: я вот тут анекдотец придумал!

Знатоков, помнящих море таких историй, всегда было много. Сочинители напрочь отсутствовали. Откуда-то пачками брались и шли в народ эти веселые байки, но кем они были созданы, всегда оставалось загадкой.

Были домыслы, что их сочиняют офицеры КГБ, который потом стали звать ФСБ, называли даже номер мифического отдела, где над этим работали; толковали про сотрудников враждебных нам ЦРУ и ФБР, наводящих тень на истинно народную власть Советов и КПСС. Пока дело касалось политики, органов власти, правителей, в это худо-бедно верилось.

Но кто неустанно клеветал на светлый образ матерей наших жен — тещ? Кто сочинял анекдоты про Вовочку, поручика Ржевского, лучшего разведчика всех времен и народов — Штирлица, легендарных Чапаева, Петьку, и Анку-пулеметчицу? Кто измысливал просто какие-то непристойности? Не говоря уже о культе водки и употреблении пива! А уж опорочить людей другой национальности, считалось просто хорошим тоном.

И вдруг — вот он, коварный сочинитель! Стоит на кривой ноге с поджатой и согнутой в локте нерабочей рукой, и, весело улыбаясь перекошенным шрамами лицом, позорит какую-то глуповатую лисицу, при этом бойко торгуя досками!

Точно, подослан из ЦРУ! Ах, Америку еще не открыли? Ну уж извините! Хотя у нашей славной лисы и других заграничных врагов немерено…

Откинув в сторону мои глупые шуточки, можно уверенно сказать: инвалид без пенсии нашел свое хлебное место в этой нелегкой жизни. Больше его мама голодать не будет! И, главное, покупатели всем довольны! Никто не обращает внимание на его уродство, все слушают Ермолая с большим удовольствием. Нет претензий по качеству досок, попыток торговаться. Словом, не работа, а просто мечта продавца!

Неожиданно подошла мать приказчика с какой-то не очень красивой конопатой и скуластой девицей, принесли ему еду. Деваха перла крутобокий кувшин с каким-то напитком.

— Внутрь заноси, Искорка, пусть Ермошенька в обед вволю молочка попьет.

Они на пару дружно пристроили снедь внутрь и вышли из ангара. Тут матушка заметила меня, мирно стоящего в общей очереди. Она всплеснула руками и подлетела ко мне.

— Благодетель ты наш! Ты же хозяин, чего ж с народом-то колготишься!

— Да вот, анекдоты вашего сынка слушаю, интересуюсь.

— Только сегодня с утра ему говорила, работай честно, старайся, и, главное, молча! А он, как на посиделках — ля-ля-ля, да ля-ля-ля. Словом — срамота!

— А мне очень нравится. Вот и народ не ропщет, не жалуется. Верно, люди?

— Да, да! Пусть рассказывает! Претензий нету!

— И мне очень нравится, — вступила в разговор Искра.

— Ты, Искруша, молода еще в серьезные разговоры-то вступать. Я тут с солидным человеком беседую. Он к нам один раз зашел, сразу в доме и еда появилась, и рублики в кармане забренчали. Ермолаю сходу работу дал, — недовольно заметила матушка.

— Я попозже за кринкой забегу, — буркнула обиженно Искра и унеслась.

— К Ермошеньке, вишь, как примащивается, — горестно заметила родительница, — а сама ни кожи, ни рожи, приданного никакого нету. Пока он не работал, она в нашу сторону и не глядела, здоровалась, и то через раз. А сейчас — всем довольна, все нравится. Предлагает мне на огороде помочь или в нашей избе полы помыть. Никто замуж-то не берет, того и гляди в девках останешься. А мой-то сынок, ничего что ущербный немного, зато не пьет, по девкам не шляется, а теперь и верный кусок хлеба имеет. Матюха друга не обидит. Вместе выросли, вместе воевали. Вот насчет тебя не знаю.