Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Вернулись домой, увешанные покупками, как три новогодние елки игрушками. Богуслав уже закончил занятия по развитию интеллекта у волкодава, и ждал меня, сидя на лавочке. Марфа лежала у его правой ноги.

— Вот сейчас собака уже понимает и мыслит, как семилетний ребенок. Через недельку до двенадцатилетнего подростка и дойдет.

Я покосился на умницу с сомнением.

— Может и так сойдет?

Марфа неожиданно вскочила и грозно на меня залаяла.

— Борется за свои права, — заметил волхв, — не хочет больше в дурах ходить. Надо бы и тебе способностей прибавить.

— Ума долить, как собаке?

— Это я у человека слаб сделать. Тут как с рюмкой водки. Она раскрывает кое-что в характере — смелость, вплоть до отчаянности, веселье через край, доброту необыкновенную, злобу зверскую. Так и я. Есть у тебя скрытая какая-нибудь способность, слишком слабая, чтобы можно было ею пользоваться, я могу добавить. А людской ум в ведении высших сил — мне недоступен. Вот ты мне можешь ума долить.

— Это как?

— Вот, положим, обидел я тебя своими глупыми шуточками. Ты мне — хоп! — и решил ума добавить.

Я заинтересовался.

— И как же?

— Обычным методом — пинком в задницу! — и, немножко обождав, захохотал, заухал филином.

Я вздохнул. И это умнейший человек этой эпохи! У нас и в пятом классе средней школы уже так не шутили. Марфа опять повела себя как-то странно — начала кружиться, приседая на задних лапах, и как-то подозрительно подкашливать.

— Что это с ней, — забеспокоился я, — заболела чем-то?

— Просто первый раз в жизни смеется.

— Она и раньше, бывало, тоже прыгала, правда, как-то иначе.

— Веселилась, видя твою радость, не более того. Собаки очень остро чувствуют эмоции хозяев.

— А сейчас она, может, на твой хохот реагирует?

— Это я на ее смех веселюсь. Я уже после нее смеяться начал — подождал реакцию собаки с мышлением, как у человека. Раньше Марфе наши шутки, особенно рассказанные, а не показанные в лицах, были недоступны.

Калитка открылась и во двор вошел протоиерей Николай с мешком. Не иначе, как с прихожан еще пожертвований на церковь насобирал. Вновь неожиданно повела себя Марфа. Вместо того, чтобы рваться терзать нарушителя, или хотя бы гавкнуть в его сторону, она внимательно изучала пришедшего, периодически поглядывая на меня.

— Ждет твоей команды, — разъяснил ситуацию Богуслав,

— душить или не душить.

Да, если бы моя собака была на месте Гамлета, душевных терзаний в самой известной пьесе Вильяма Шекспира значительно поубавилось бы.

— Марфа, свой, — негромко сказал я, — никогда не трогать и не держать, пусть проходит, куда хочет.

И собака кивнула! Вот это да… Потом, потеряв к чужому человеку интерес, ушла валяться в будку, видимо мыслить по-новому.

Протоиерей плюхнул мешок на скамейку.

— Вот, еще денег тебе принес. Когда начинаешь стены класть?

— Завтра инструменты получу и начну.

Дальше Николай повел хитрые (как ему казалось) речи, о том, что в любом деле нужна божественная помощь. По этому вопросу споров не было. Но для получения поддержки высшей силы, мало будет просто помолиться. В связи с тем, что я сроду и не молился, обсуждение как-то не задалось. Затем нам объяснили, что иконки, даже мироточащие, образки, нательные крестики нас не выручат Наличие креста или иконы тоже погоды не делали. Мне, прожившему 57 лет без каких-либо церковных причиндалов, это было очевидно. Поэтому я просто молча кивал. Богуслав в беседу не встревал, и, судя по его лицу, думал о чем-то своем, боярском.

Окрыленный редким единодушием пастыря и аудитории, протоиерей перешел к главной части своей проповеди. Если ты идешь спасать мир, нужна в этом нелегком деле поддержка православной церкви. И организовать ее должен не какой-то там заштатный попик, а кто-нибудь из высшего духовенства. Страшно хотелось спросить: и чем выше, тем лучше? А получив ответ: да, да! — порадовать настоятеля Софийского собора неожиданным известием. Как хорошо, что с нами епископ Герман идет! — и долго любоваться лицом священнослужителя. Но в связи со слишком явной святостью собеседника, неуместные шутки отвергались.

А Николай уже рассказывал, что очень скоро он получит неожиданный отпуск и сможет проводить наш отряд недалеко — ну, скажем до Киева. Надо только не забыть сообщить о дате выхода. Просто иезуитская хитрость была заложена в эти слова. Я как-нибудь поеду, а уж потом нипочем не выгонят!

Извини, отче, но свободных мест нету. Ты будешь обманут самым незатейливым образом. Сейчас тебе что хочешь пообещают, вплоть до принятия всем коллективом обета безбрачия, соблюдения постоянного поста и поголовного, вплоть до иудеек, пострига в монашество, но потом элементарно объегорят — ничего перед уходом не сообщат. И молитесь за нас в вашем подшефном соборе!

— Конечно сообщим! — воодушевленно сказал я. — Только мы на конях поедем, свободных лошадок всяким походным скарбом загрузим, как ты то к нам приладишься?

— Найду конягу, изловчусь! — с не меньшим пылом отозвался святой отец.

— Вот и чудненько! Ожидай. Где-то через пару месяцев (а может чуть раньше, мелькнуло в голове) и поедем!

Окрыленный протоиерей унесся.

— Обманешь? — поинтересовался Богуслав.

— А как без этого, — повинился в будущем грехе я.

— Для нас, белых волхвов, церковники — главные враги, — заметил боярин. — Черные-то их как-нибудь обманут, увернутся от карающей длани, могут при крайней нужде хоть сами в попы пойти, а нас изведут.

— По летописям трудно понять, кого убивает, пытает, сжигает и морит в монастырях православная церковь — то ли черных, то ли белых.

— Нас, нас! — заверил волхв. — И когда последнее такое упоминание?

— Через шестьсот лет.

— На мой век хватит. А в твоей прежней жизни как? Попов-то от власти, вроде отодвинули?

— О белых волхвах я не слышал, может и упустил чего, особо не интересовался, а черные проявляют себя во всей красе: галдят по телевидению, печатаются в газетах. Куда ни плюнь: черный колдун решит ваши проблемы! Глаза б на них мои не глядели!

— Священник этот, интереснейший человек, — задумчиво продолжил Богуслав, — я таких раньше и не встречал. Ты его луч видишь?

— Конечно.

— А силу чувствуешь?

— Это нет.

— За ним мощь стоит нечеловеческая. Совершенно иная, чем у волхвов. И что это такое, я не знаю.

— Это божественная сила, — убежденно сказал я. — Видел, как она в его учителе Богдане уже еле теплилась, и как засияла мощным лучом у Николая. После этого протоиерей изгнал злого беса из молоденькой боярышни, которого мы — волхвы, ведуны и церковники, всем хором не осилили. Мои родители были безбожники, и я таким же целую жизнь прожил, а теперь поверил в Бога всем сердцем.