Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Какая Агнесса?? Куда тебя волокут? — зарычал Богуслав. — Где этот монастырь?

— Ничего не знаю, милый. Мне пока не говорят.

— А сколько будете ехать?

— Шесть дней.

Неожиданно звук заколебался, картинка задрожала и окошко свернулось. Я ж говорю — провинция!

— Эй, подожди! — крикнул Богуслав. — Куда это все делось? — недоуменно спросил он у антека.

— Мы не можем обеспечить слишком долгую связь с Францией, — начал объяснять длинный представитель подземного народа, — слишком далеко. Появляются трудности…

— Да наплевать мне на ваши трудности! — зарычал боярин, — куда мою Настеньку увезли?!

— Мы знаем не больше вашего.

— А-а-а! — больше не вытерпел Слава и унесся.

— Извините моего товарища, — сказал я, — он не в себе. Все это слишком важно для него. Вас как зовут?

— Эсгх, коротко Эс — представился антек. — Мы никогда не могли понять ваших эмоций и побуждений, — прошелестел он, — я вот уже тридцать лет не могу вникнуть в понятие любви.

— И не удастся ни понять, ни вникнуть, — заверил я собеседника, — это можно только почувствовать. У вас чувств, похоже, вообще нет, и любовь это не для вашего народа.

— У нас много чувств! — запротестовал Эсгх. — Мы часто дружим между собой, расстраиваемся, радуемся чему-нибудь.

— А как вы относитесь к женщинам?

— Никак. У нас нет женщин.

Вот это да!

— А на Западе люди рассказывают, что видели ваших женщин.

— Они видели спутниц стрелингов. Мы очень разные. Стрелинги очень любят спать со своими и с человеческими женщинами, а мы этого не понимаем.

Где уж там! — подумалось мне, у вас и женилка-то поди отсутствует, не выросла без бабья! Про детей я спрашивать просто не решился: кто их знает, может у них деление на маленьких антеков развито, или на почкование они горазды, кто их знает, наверняка какая-нибудь запретная тема в их среде. А обижать этих полезных существ мне сейчас не с руки. Поэтому я решил сменить тему, уйти от скользкого разговора.

— А где у вас следующее подземное жилище?

— В Индии. Вы не туда идете?

Конечно туда! Ноги пополощем в Индийском океане, с тамошними особо толковыми дельфинами посоветуемся, и махом назад!

— Нет. Мы до Русского моря, а там по Сельджукской империи пройдемся и назад. Ты не можешь мне показать Омара Хайяма?

— А какой он?

— Не знаю, я его ни разу не видел.

— Так искать может только Его Императорское Величество. Он у нас самый умный, самый умелый в магическом плане и самый старый. За умения его и сделали императором. Сейчас я связаться с ним не могу, у него время сна.

— А по стихам Хайяма не поищешь?

— Ни разу не пробовал. Нет опыта.

— Сейчас будет.

И прекрасные стихи зазвучали в подземелье.

Я был в обиде на Творца,

Что не имел сапог

Пока не встретил молодца,

Который был без ног.

Помолчали.

— А дальше? — спросил антек.

— Это рубаи, такой вид стихосложения, коротенькие четверостишья.

— Этого мало. Есть еще?

— Найдем!

Мне подумалось: ты хотел поговорить о любви? Я тебя уважу!

Любовь вначале ласкова всегда,

В воспоминаньях ласкова всегда,

А любишь — боль,

И с жадностью друг друга

Терзаем мы

И мучаем. Всегда.

— Достаточно. Ты был прав — вашу любовь действительно постичь невозможно.

И он начал поиск. Антеки брали у человечества самое лучшее. Сейчас они черпали знания, видимо, из Интернета, куда недавно нашли дорогу, обеспечив доступ и мне. В воздухе появилась стандартная клавиатура. Потом она стала изменяться в соответствии с их понятиями о дизайне и удобстве: исчезли английские буквы на клавишах, клава округлилась и приобрела очень оригинальную раскраску — зеленые круглые надписи на оранжевом поле. Ну лишь бы им нравилось…

Перед нами начали с невероятной быстротой перещелкиваться небольшие картинки. Вот это скорость восприятия, уважительно подумалось мне, такой человечеству в ближайшие девятьсот лет точно не достичь, уж в этом-то я уверен.

Мне тут вникнуть в поиск нереально — скоростью реакции слишком сильно уступаю Эсу, поэтому я не стал пыжиться и как умный надувать щеки, а тоже нырнул разбираться по Всемирной Паутине во французских делах. Информация меня удовлетворила и минут через пять я вынырнул.

Эсгх уже показывал какой-то многолюдный и шумный базар.

— Похоже вот он.

Немолодой мужчина в небогатом халате пытался купить осла. У него было умное лицо с тонкими чертами, слишком длинноватый нос. Он был невозмутим и спокоен, а торгаш бесился вовсю. Их арабскую речь я начал понимать как обычно быстро. Продавец хотел хапнуть за животину шесть дирхемов, покупатель давал четыре. Исход процесса купли продажи был очевиден — люфт был невелик, торговались, видимо уже давно. Наконец пять монет перекочевали из рук в руки, и ослика повели с рынка.

— Бедновато одет, — усомнился я в выборе антека. — Все-таки очень большой обсерваторией руководил.

— Я в этих ваших делах не понимаю. Но других вариантов нет — только он один мог написать эти рубаи. Его тут, правда, и называют почему-то Ибрахим, но сути дела это не меняет.

Меня это почему-то успокоило — Омар мог просто прятаться. В их государстве в то время ученых и слишком правдолюбивых поэтов изводили почем зря. Кстати, вспомнилось мне, этот вариант входит в его не совсем полное имя — Омар ибн Ибрахим, то есть Омар сын Ибрахима, и он вполне мог назваться именем отца.

— А где он сейчас?

— В Асире.

— Далеко это отсюда?

— Полторы тысячи верст.

— Выключи картинку, сэкономим энергию. Надо думать, поэт сейчас поведет ослика к себе домой — поставить к месту. Можешь за Омаром проследить?

— Конечно.

— Когда он останется один, откроешь к нему окно?

— Попытаюсь.

— Это важно.

— Усиленно попытаюсь.

Просидели минут двадцать. То ли там далековато, то ли гений не торопится. Наконец проем открылся. Омар стоял в какой-то маленькой комнатке с глиняным кувшином в руке, собираясь куда-то пойти.

— Салам алейкум! (Мир вам) — поздоровался я.

Хайям неторопливо поставил кувшин и только после этого ответил:

— Уа-алейкум асалям! (И вам мир).

Потом добавил:

— На демона ты, вроде, не похож. Кто же ты?

— Ты Омар Хайям?

Он вздрогнул, но твердо ответил:

— Не знаю такого имени!

Точно прячется! — промелькнуло у меня в голове. Но говорить с ним можно — никакого страха при виде антековского окна, не выказал, кувшин не уронил, заклинаний, чтобы меня прогнать, читать не начал.

— Зато я знаю. И узнаю твои рубаи только когда появлюсь на свет через 900 лет. Что тебе такого сказать, чтобы ты поверил, что я не из шахских прихвостней?

Ответ был неожиданным.

— Год смерти.

— Я не знаю твой знаменитый календарь, но по-нашему это будет в 1131 году.