Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

— Я бы тоже не выдержал. А твоя мать?

— Сомневается.

— Братья?

— Предлагают хорошую, но не очень денежную работу.

— Делать ее умеешь?

— Конечно.

И начал рассказывать о своих кожевенных делах: очистке шкуры от остатков мяса, мытье, вымачивании, озолении, снятии наружного слоя, дублении, смазке жирами. На каком этапе они рвут по двенадцать шкур зараз, я так и не понял. Голова гудела от загрузки. Переспрашивать ничего не стал. Дилетанту нечего в такое сложное ремесло и вникать. Я-то думал, что все гораздо проще. Пусть идет озоляет.

— Ты грамотный?

— Нам это ни к чему.

Объяснил, что берусь за новое для себя дело: надо испытывать все, за что будем браться. Какая именно глина подходит, сколько ее надо замачивать, с чем смешивать, сколько времени обжигать и надо ли перед этим сушить, как делать формы и печи — все неведомо. И делаешь обжиг, сколько времени, сильный ли нужен огонь — не запомнишь, надо писать. Писца держать не будешь.

— Поэтому, если хочешь у меня работать, учись писать и считать. Нет — дуби кожу. Может, все будет хорошо, доживешь в кожемяках. Не понравится, приходи следующей весной, когда подсохнет, потолкуем. Анне я сейчас все понятно объясню, чтобы тебе нервы не трепала.

Сходил за его женой. Сказал, что пока денег у меня нет. А муж у нее — неграмотный. В общем, начнем на следующий год. А может и нет, как бог даст. На этом и расстались.

Пошел опять к ведуну. Тот позвал посидеть на улице. Куда-то бродить, вроде еще сыро. Пошли, посидели. Быстро сохло. Тучи ушли, и солнце сияло. Грязного пса отшили. Игорь рассказывал про жизнь. Мое внимание привлек эпизод с распиловкой бревен на доски, когда строили сарай. Пилили умельцы тяжело: один тянул пилу вверх, другой, весь в опилках, из ямы вниз. Работали долго и тяжко.

— Может, механизм какой есть?

— Плотники уверяют, что нету.

Я задумался и дальше уже не слушал. А у Акинфия мельницы… Значит, есть и плотники, чтобы поставить лесопилку. И умельцы, чтобы поставить дамбу на небольшой речушке. А с голосом, как у меня сейчас, можно и самому на это заработать за зиму. Лишь бы голос не пропал. Прежний-то вариант не манит. Спросил у лекаря:

— У меня желтая линия не уменьшается?

Тот пригляделся: все, как было. Пошли обедать. Любаша расстаралась для амнистированного мужа. По ходу и мне перепало. Как я в нее не вглядывался, никакой желтой линии не увидел. Дилетант я еще в этом деле. Мелко плаваю. Подала и присела поболтать.

— Девушка, что к тебе сегодня приходила, такая молчунья!

Да уж, подумал я. Видимо, таковы все жены скорняков — не болтушки!

— Говорю, что готовлю на обед, показываю продукты — ни единого слова.

— Смущается видно, — заметил хозяин, уплетая белорыбицу.

Я тоже отдал должное не виданной мной ранее царской рыбе. Действительно, вкусна! Гораздо лучше осетра. Хотя, может дело в поваре. Гарниром шла какая-то желтая икра. Из беседы за столом понял, что от щуки, слегка присоленая и обалденного вкуса.

— А что это парень к нам забегался?

— О здоровье беседует. В ближайшую пору больше не появится.

После обеда опять пошли на двор. Уже чистый Потап привалился к ноге хозяина.

— А у Любы я вообще никакой желтой линии не вижу, — поделился ведун.

Подумалось: а я все — профан, профан. Не у всех она видно есть. Ну, большая часть народа и не поет. Хотя, говорят, раньше на гулянках массово пели. Но про то, что было тысячу лет назад, никто толком ничего не знает. Да и мозг переводит мне адаптированную версию. Помню, что должны быть какие-то гривны, куны, сребренники златники, а их нету. Да и в разных княжествах могут быть абсолютно разные деньги. Здесь рубль кусочек серебра, полтина в два раза меньше. Есть какие-то иностранные монеты, мелькают и золотые. Абсолютно чужая жизнь. Ведун сказал:

— Сегодня больше не учимся. Устал.

Хорошо. Пойду на рынок, порисуюсь новым голосом. Если исчезнет, скажу, что переусердствовал или простыл. Ребят нет, попою один, поиграю на домре без ансамбля. Отдохнул и бодро зашагал на базар. Торг встретил обычным шумом. Музыканты были на месте не все. Отсутствовал поэт. Видимо, отходит после вчерашнего. Подошел, поздоровался. Парни тут же бросили играть и петь, сгрудились возле меня.

— Старший! Уже двое подходили, звали петь на следующей неделе! Спрашивали цену. Мы не говорим, ждем тебя. Ярослав домой убежал, имена вызнав, уже пишет, наверное.

Акинфий свое обещание исполнил быстро.

— Ты правильно, мастер, говорил: песня сработает! Сразу дела лучше пошли.

Подошли два иностранца. Один приемлемо говорил по-русски.

— Мы слышать, как вы раньше петь. Очень нехорошо.

Да уж, не Ла Скала.

— Так петь нельзя.

— Вы слушали второго певца. Я еще не пел сегодня.

— Наш Христиан петь лучше!

— А где он?

— Вот наш матрос стоять.

Видимо, скандинавы. Хотелось сразу ошеломить свой коллектив изумительным голосом. Надоело страх наводить угрозами репрессий. Хотелось, чтобы парни мной больше гордились, чем боялись грозного начальника. Чтоб они говорили: да мы, голой филейной частью, под его чутким руководством, викингов, как ежей давили!

— Давай поспорим на рубль, кто лучше.

— Как, — не понял он.

Объяснил. Ребята гляделись удивленными. Голосишко у меня не блистал. Договорились о сумме.

Я ткнул пальцем в матроса: пусть поет первым. Христиан начал. Действительно, очень прилично поет. У нас таких голосов на эстраде много. А мне Игорь мог и польстить, точнее своей работе. Расстанусь с рублем. А ребята не обманут. Скажут: неплохо. Чуть лучше, чем было раньше. И я начал. У моих открылись рты, играть они перестали. Звучала только моя домра. Народ начал сходиться с разных сторон. И, о чудо: рынок смолк! Где-то вдали слышались выкрики. Вблизи — молчание. Раньше: я пою, а они галдят. Торг работал без перерывов. Сейчас кругом благоговейные взгляды, ошарашенные лица. Да, пение облагораживает. И тишина, как в студии звукозаписи. Только звучит мой голос, помогает великолепная домра. Народа все больше и больше. Парни так и не включились в процесс. Никаких лишних звуков. Я закончил. Голос стих. Домра замолкла. Еще немножко тишины. И рев, крики. Парни глядели только на меня. На восхищение народа, хлынувшие в шапку Егора деньги, внимания не обращали. Тихо млели. Иностранцы сунули рубль и испарились. Не до них. А то: так петь нельзя, узнайте европейское звучание… А русский голос заткнул скандинавов за пояс! А через годы будете просто опасаться нам грубить. И, просто нас бояться. Русские идут! И иноземец забывает, как умеет стрелять. Среди них идет соревнование: кто быстрее убежит.

Я снова запел. И пел, пел, пел… Потом устал. А народ требовал продолжать. Вы просите песен, их нет у меня…