Борис Попов - Неожиданность. Тетралогия [СИ]

Я поведал заключительную часть своей истории.

— Учусь у волхва. Уже научился кое-чему, чего другие лекари не умеют: лечить сглаз и болезни, как у твоей жены.

Боярин, поразмыслив, высказался.

— Кудесников я всю жизнь уважал. Лечат очень хорошо, жизнь и погоду предсказывают точно, в общем — много чего умеют. Религию их принять не смог, с рождения христианин. Думал, они только единоверцев лечат. А посещать их капища в жизни не поеду. И Анастасия из очень набожной семьи. Ты, может, причастил ее там по-вашему, кровью младенцев?

Подумалось: а потом эти выдумки плавно перешли на евреев. Волхвов извели, а враг-то церкви и государству нужен. И понеслось обхаивание иудеев. Украли чего? Жидомасоны. Революцию кто сделал? Вот он, я его за пейсы поймал! И так далее по нарастающей. Хочется гаркнуть: а мы-то куда, русские, глядели?

А евреи нация работящая, толковая, трезвая, очень знающая. Глупого у них один раз в жизни видел. Так помню всем коллективом этой белой вороне поражались.

Доняли они меня в прошлой жизни единственный раз. Работал в ту пору молодым врачом-интерном. Легла ко мне в палату старенькая иудейка. Успела сдать несколько анализов, бойко поругалась с палатной медсестрой и, пролежав ровно один вечер, выписалась.

Через пару дней приполз ветхий муж. Он весь, бедолага, трясся и больше всего я боялся, что он затеет свой уход из жизни сейчас. Поэтому посетитель бережно мной усаживался, и каждый раз неминуемая кончина отступала.

Он забрал выписку и, отдохнув на заботливо выданном стульчике, повздыхав над неудачной национальностью с виду приличного врача (вот Соломон Израилевич Саре бы точно помог, а у вас все не то…) ушел. Потом, через день, опять пришел.

Жена вспомнила, что еще сдавала кровь из вены, а результатов этого анализа в моих письменах не было. Просьба немедленно выдать! Я впал в задумчивость: что же еще она исхитрилась сдать за вечер? Наконец дошло — реакцию Вассермана на сифилис. Делается в отдельной лаборатории несколько дней. По срокам должна быть готова завтра.

Объявил об этом дедушке. Заверил, что венерических заболеваний у его жены нет и быть не может. Услышав близкую его национальному духу фамилию, он успокоился, и удалился. А процесс продолжал нарастать, как снежный ком. Хитрый анализ был утерян.

В медицине часто что-то теряется, особенно карточки пациентов в поликлинике, чему почти каждый был свидетелем. Еще через несколько дней мы с палатным врачом были призваны на разборку к заведующему отделением. Он обвел нас своими грозными очами и объяснил, что дела наши очень плохи. У евреев нашлись родственники и в горздраве, и в облздраве. Они уже вызвонили нужную лабораторию и узнали, что о сифилисе у бабушки Сары речь и не идет, спирохеты не выявлено. Но для спокойствия старичков велели выдать бумагу немедленно. Дед придет сегодня, после обеда, поев чего-нибудь кошерного и закусив это мацой.

Я робко предложил сбегать и получить требуемое. Заведующий объяснил, что просто так такие сведения, в письменном виде, мне никто не даст — медицинская тайна. Поэтому их не могут получить сразу и вышестоящие. Вот и нам положено отписать в лабораторию с указанием, для чего нам это нужно, за подписью главного врача на больничном бланке с печатью. А когда дадут ответ — неизвестно.

Но одно ясно точно: пока все это длится, заведующего наверняка снимут с должности, а с нами сделают что-нибудь нехорошее. Решать поэтому надо быстро.

И мы стали решать. Бумага настоящего анализа от другого пациента выглядела довольно-таки убого — серенькая и маленькая, явно низкого качества. Взяли здоровенный бланк с печатью больницы и написали все, как положено на белейшем и глянцевом листе: реакция Вассермана отрицательна, реакция Кана отрицательна и так далее. Поставили свои Ф.И.О. полностью. Каждый шлепнул свою врачебную печать. Получившийся документ впечатлял. Больше мне его в руки не давали, чтобы, не дай бог, молодой не порвал, не испачкал, не измял.

После обеда была выдача этой красоты родственнику пациентки. Тот, надев очечки, внимательно изучил наше изделие. Оно его порадовало. К Вассерману подошла кавалерия из-за бугра, в виде Кана. Успех был несомненен. Он бережно уложил трофей в папку и гордо удалился. А мы, все трое, вздохнули с большим облегчением.

В это время я, вдвоем с коллегой, тоже интерном, нанялся на стройку, позабавиться на отбойном молотке. Дело в том, что государство нам платить никак не хотело. Рядом врачи за ту же работу получали в полтора-два раза больше, не гнушаясь подработками, нам это было запрещено законодательно. И летели мы мимо кассы! В общем, как говорил в ту пору народ, хочешь сей, а хочешь куй, все равно получишь…, то что заработал!

Левые заработки, конечно же были — выйти вместо кого-то в ночь, подменить в приемнике и заложить на свободные пять коек одиннадцать человек (да пусть по двое пока полежат. А последнего в ванну заложи — ему там поуютнее будет. И верно: перенесли все, а две девахи, сдружившись на одном топчане, расселяться отказались. Так и ушли, обнявшись).

За это платили сами просившие, Родина ни копейки не давала. Сунут наутро червонец в хищную лапу и айда работать дальше. Как говорили в ту далекую пору: на ставку врачу есть нечего, а на две — некогда. А у нас семьи, маленькие дети. Заработок нужен позарез. Заработанных в больнице денег катастрофически не хватало.

А в стране развитого социализма работы на всех было вволю, безработные не водились. Вот мы и сняли белые халатики, переоделись в рабочее, сверху накинули телогреечки, и вперед, на стройки рабочего дня! Для нас, скорее, вечера.

А по пути, вдруг встретили сладкую парочку! Дедушка выгуливал бабушку. Обычное дело. Сразу представилась громадная жалоба на всех сразу: на нерадивую медсестру, заведующего отделением и палатного врача, прошляпивших важнейший анализ. А в завершение — апофеоз: доводим до Вашего сведения, что занимался нашим делом сантехник в грязной фуфайке.

Немедленно прыгнул за сугроб и лежал там, покуда старики не ушли за угол. В общем, гроза миновала.

А в целом к евреям, я относился нормально: вместе учились, вместе работали. Помогали друг другу.

Уважал их за мужество, проявленное в Отечественной войне 1941–1945 гг., один генерал Доватор, за которого немцы назначили крупную награду, чего стоил! Евреев в ту войну билось на фронтах за мою будущую свободу полмиллиона. И сто тысяч их не вернулось к своим семьям. Смелая и очень талантливая нация! И мне с ними делить нечего.

— Я в Христа не меньше вас верую! В церкви часто свечки Божьей Матери ставлю. Последний раз был — о Софийском соборе речь с батюшкой вел. У меня еще Богом, данный голос недавно появился, вот священнослужитель и переживал, что я не в церковном хоре пою. А он мою голосистость слышал: перед этим сам позволил в церкви молитву спеть.