Николай Дронт - Начало пути [litres]

– Угу… А здесь… Не! Нормально всё. Так оно и есть. Милютов Кайнын Выкванович. Выписан из общежития интерната в город Туапсе по адресу… Фотка его. Данные совпадают с нашими. Прямо от сердца отлегло. Подшей в дело, через месячишко пригодится.

– Ты чего проверял-то?

– Да парень фамилию-имя-отчество хочет на русские поменять. Сам понимаешь, отказать не могу, сосед, а вдруг оно чего? Решил проконтролировать. Он не знает про проверку, ему не обидно. А я и сам спокоен, и ему паспорт сразу поменяю.

– Это тот, который тебе икры спекульнуть привез?

– Почему спекульнуть? Нормальная цена! Самолетом человек вез. Знаешь, сколько билет стоит?

– Да ладно! Шучу.

– Обидно шутишь. Как для тещи просил, небось не остроумничал.

– Не спрашивал Лёшка про каталог?

– Я как-то сама спросила. Говорит, нет денег.

– Ну да. Сейчас же он не работает, откуда им у него взяться. А про чалдоновскую кассу, видать, правда ничего не знает.

– При случае с Фёдором разговорилась о ружьях. Действительно, в мае их на стрельбище пристреливали. Федя, правда, только из немецкой трехстволки палил, второе ружье никому не интересное было.

– Тоже, думаешь, Туз левый ствол всучил, а заначку себе оставил?

– А вообще была она? Заначка, в смысле?

– Лаврентий считает, была. Запасные документы и банковская пачка соток как минимум должны были быть. Вот в прикладе или в вещах были спрятаны, точно не знает. Но сейчас уже не уверен, и у пацана денег нет.

– Лавр много думает, только делает мало. Лето скоро. Резче дела делать надо, резче.

– Мама, может, мы всё-таки в Москву переедем? К Лёшику…

– Нет. Послушай меня. Вам надо чувства проверить. А то дитенка настрогаете и будешь с ним всю жизнь дома сидеть.

– Мы до конца…

– Молчи. Все вы сейчас решаете с ребенком обождать, а через год вся квартира мокрыми пеленками завешана. Ты же у нас актрисой стать хочешь?

– Да. Мамочка, ты что-то придумала?

– Есть женщина. Задолжала она мне сильно. Нам жилье устроит, чуток долга спишется. Словом, можно поближе к театральному училищу переехать. Не Москва, но всё-таки. Я в твоём «Справочнике для поступающих в вузы» смотрела. Подготовительные курсы в театральное там имеются. Денег всех не заработаешь, уедем из поселка годом раньше. Хочешь?

– Мамусик! Ты у меня лучшая! Даже лучше Лёшеньки! Хочу! Хочу! Хочу! А куда мы поедем?

– Есть еще расклад. Театрального в нем нет, зато на медицинский поступишь автоматом. Тоже не Москва, а Сибирь-матушка. Помнишь, я письмо получила?

– Позавчера? Помню.

– Родители бати твоего проявились. Он перед смертью им про тебя сообщил, дал адрес. Вот они и написали. Нас к себе погостить зовут, а то и навсегда остаться. Хотят внучку увидеть, ты у них единственное продолжение рода осталась.

– Они медики, да?

– Нет. Они не медики. А вот мой отец уже до проректора медвуза дошел, а мать завотделением городской больницы. Как я первый раз села, они со мной знаться не захотели. А как тебя родила, стали мириться.

– А ты?

– А я не захотела. Но коли к родителям твоего бати приедем, наверняка и мои нарисуются, будут к себе зазывать. Так что выбирай, куда поедем.

Утром перед школой стояли пацаны и разбирали вчерашние вести. Меня окликнул Пушкин:

– Писарь, с тобой Кузьмич говорил?

– Нет.

– И со мной нет. И из пацанов только троих к себе дёргал. Лёха, я верю ребятам. Они не врут, что даже не знали, где хата. Могли многое рассказать, но не адрес. Конечно, Генка дурной, однако не полный же идиот! Зачем ему было весь расклад случайным людям сливать? Да и пока на киче чалился, должен был отвыкнуть болтать лишнее.

Получается, Вася вступился за парней, допрошенных в ментовской. Весь накопленный авторитет на чашу весов положил, лишь бы их стукачами считать не стали. Но некоторые еще сомневаются.

– А почему тогда Кузьмич в курсе?

– Кто-то другой стуканул, а пацанов тягали, чтобы дятла не спалить. Понимаете, кому Погорелец мог всю тему раскрыть?

Ребята загалдели:

– Родакам не болтал, они бы его сразу прибили… Тому, кому верил… С кем на дело шел… Подснежник?! Верняк, Подснежник!

Пушкин авторитетно подвел итог:

– Подснежник мог расколоться. Его менты чуток прижали, он сразу всё и выложил. Если отпустят, то наверняка так оно и было.

– Ему шестнадцати нет, по-любому не посадили бы. Максимум спецшколой могли пригрозить. Да и то ему там только одну четверть пришлось бы отучиться.

– Явку с повинной зачем тогда писать?

– Точно! Зачем?!

– Чтобы Генку надежнее утопить и дело раздуть, – солидно пояснил Пушкин. – Так Погорельца только досиживать отправили бы, а с такими показаниями еще срок добавят.

Ребята прониклись и сочувственно замолчали.

– Однако всё едино Генка большой дурак. Зачем столько партаков на руках набил? Чтобы на деле ими перед погранцами светить?

В школе разговоров про задержанных в Питере почти не было. Не входящим в компанию приблатненных история с задержанными ребятами не особо интересна. Тем паче вновь прибывшие Генку совсем не знают, а их довольно много. Общее мнение такое: «Ну, сбежал уголовник в Питер, ну приняли его там, нам-то что?» Знавшие парня и раньше относились к Погорельцу несколько скептично. Типа, набил себе татух? Живи теперь с ними, всем ментам напоказ. Зачем выпендрился, если даже дела нормально сделать не смог? Сесть хотел? Ну, так радуйся, неудачник, цель всей твоей жизни достигнута.

А вот Подснежника, как ни странно, народ жалеет: «Единственный, кто захотел приятелю помочь. Теперь и сам может сесть, бедолага». Мнение Пушкина еще не пошло в массы, да и не факт, что простые школьники его примут.

Письмо Лианы в классе обсудили с удовольствием. Узнав адрес, кое-кто из девчат тоже решил написать ей письмо, посетовать, что совсем забыла подружек. Хотя дело обычное. Камчатская школьная дружба как гипс – быстро схватывается, быстро ломается. Пока рядом – лучшие друзья, а как разъехались, может, и весточки друг другу не пришлют. Увы! Даже у парочек, гуляющих вместе, подспудно в голове мысль про расставание бродит.

На большой перемене за меня взялись представитель райкома комсомола и девица из РОНО. Тоже решили примазаться к докладу. Вроде как их стараниями в школе организовался физический кружок. Руководителем выставляют нашего физика Игоря Николаевича. Понятно, я не против. Мне по барабану, а им лишние плюсики в отчете. Заодно сказали, что со мной поедет Вадим Петрович, из районной школы. Он-то каким боком сюда примостился?!

После школы пошел в поселковую сокровищницу, хранилище древних артефактов и редкостей. В магазин уцененных товаров, кто не понял. Была у меня пара мыслей на тему чем там можно разжиться. Например, пачка писчей бумаги. Она, конечно, выпуска начала пятидесятых, пожелтела от времени, да и качеством не очень, не сравнить с современной. Однако если вдруг понадобится какой-нибудь документ напечатать, вроде завещания драгоценностей, и придать ему старый вид, то такая бумага очень в тему придется.