Василий Панфилов - Эффект бабочки

Клуб, который представляет мой противник, этнический почти на сто процентов, а это значит, что и школа — грубая, силовая. Марокканская. Не принята у них тонкая игра, всё построено на силовом давлении и превосходстве в физических данных. Бойцы жёсткие, сильные… но однообразные.

Уйдя в глухую защиту, прощупываю соперника в редких контратаках. Удары принимаю вскользь, а не на жёсткие блоки — наловчился ещё в уличных драках.

Марокканец не выдыхается, работая как машина. Но связки предсказуемы… В очередной раз дождавшись удара коленом при сближении, подсекаю опорную ногу — правила позволяют. И вдогонку! Зацепил вскользь, противник вскакивает почти сразу.

Снова кружимся, принимаю удары на блоки, атака почти всё время излишне резка, он едва не проваливается.

— Мельницу давай, — негромко говорит тренер в перерыве, — секунд десять выжди, начни раунд как и прежде, в обороне. А потом резко!

Угукнув, поправляю капу и выхожу после удара гонга. Марокканец не подвёл, всё та же силовая однообразная работа — резкая, концентрированная, атакующая. Выждав время, дожидаюсь повторной атаки и начинаю мельницу. Отступая, встречаю одиночными и сдвоенными ударами, стараясь не сколько достать всерьёз, сколько разозлить.

Невнятно что-то зарычав, противник поддаётся на провокацию, бросившись в атаку. Удары сильны, но излишне концентрированны — ставка на один нокаутирующий удар. Отступаю, отступаю… и на сближение, резко!

Двоечка в голову, локоть марокканец принял на блок… Зато ливер открыт моим коленям. На, на!

Успеваю нанести несколько ударов, прежде чем марокканец отскакивает, извернувшись ужом. Не даю передышки, провожу лоу-кик по левой ноге. Марокканец на автомате дёргается, но печень всё ещё чувствуется и реакции не хватает. А по правой тебя! И ещё! Ещё! И контрольный в голову!

Рефери останавливает бой, отталкивая меня грубо. Пф… зачем? Я что, добивал его? Нет… мудила!

— Всегда поражался твоим победам, — восхищался Курт в раздевалке, — он ведь объективно лучше тебя! Как?!

— Мозги. Серьёзно, Курт. Я чемпион школы по шахматам, помнишь? Обдумывать, просчитывать ходы и самого человека — только так. Тактика, потом техника и только потом — сила, скорость и прочее.

— Ты мог бы чемпионом стать, — задумчиво сказал друг, — помогая одевать майку — рёбра всё-таки побаливали, — начни заниматься не трижды в неделю, а четыре-пять, да серьёзно…

— А зачем? — Перебиваю его, шнуруя обувь, — мне четырнадцать, расту ещё. Ну, стану чемпионом Баварии по тайскому боксу среди ровесников… а смысл?

— Деньги. Потом, когда взрослым станешь.

— Ага… сколько инвалидов на одного чемпиона, знаешь? Проищи, поищи… до хрена! Да и чемпионом, даже чемпионом мира, мало стать — удержать титул нужно. Они ж сперва по сути в долг тренируются — спонсоры, тренеры, массажисты, спарринг-партнёры… Выиграл титул, получил… ну, пусть полмиллиона, пусть даже миллион, больше новичкам никто не заплатит, будь он хоть сто раз чемпион. Собирают же с рекламы деньги, со зрителей и телезрителей, и собирают бойцы проверенные, потому и плата чаще всего ещё до боя определена. Не победителю, а тому, на чьём имени основные деньги собрали.

— В твоём исполнении это как-то скучно получается, — смеётся Курт.

— Так у меня и нет азарта, — пожимаю плечами и кривлюсь от боли, — просто спорт для саморазвития. Делать это образом жизни? Уволь! Стану я чемпионом или нет, большой вопрос, желающих и без меня много. А хорошо зарабатывают бойцы разве что из первой сотни.

— А эти… смешанные?

— Да хоть все вместе! Пусть даже тысяча достойно зарабатывает, и что? Рвутся-то туда миллионы! Прикинь, какая конкуренция? Строить на этом карьеру… не, я не марокканец! Сам знаешь, гимназию я потяну, а с ней и университет [107] [107] В Германии поступление в университеты плотно завязано на том, в какой школе ты учился. После обычной школы поступить в университет практически невозможно, народ идёт всё больше в училища — техникумы по нашему. Правда, германские училища превосходят большую часть русских университетов( , это надёжней!

Тренер молчал, вздыхая.

— Уж не знаю, хвалить тебя или ругать, — начал наконец он, — зачем до второго раунда тянул? Мы ж против марокканской школы две недели работали, технику тебе ставили. Зачем после этого разведкой увлёкся, жертву из себя изображал? Что, не помнишь, как перестарался с Альбертом и он тебя уложил?

Ответить могу много… по факту, я не просто дерусь на ринге, но и проверяю свои навыки, своё умение просчитывать людей. Но и тренер прав — не раз из-за этого по башке получал, не только на ринге.

— Умный ты слишком, Антон, — в сердцах произносит мужчина, — нет… как там русские говорят? Заумный! Так много ума, что вечно усложняешь самые простые вещи! Эх…

— Ни черта себе! — Вырвалось у Зака. Парень оглянулся на нас, сдвигая на затылок соломенную шляпу, — это кто? Наши…

— Специалисты по сельскому хозяйству, сеньор, — с большим достоинством доложился Большой Пепе, сверкнув золотыми зубами и свежим фингалом.

— А это, я так понимаю, сельскохозяйственные инструменты? — Едко поинтересовался Зак, тыкая носком штиблета в приставленную к ноге Пепе винтовку.

— Ты в ударе, друг мой, — откровенно скалю зубу, — такая прозорливость заслуживает уважения!

Берти в сторонке откровенно смеялся, закрывая лицо шляпой.

— Ох… не могу, парни… Я когда нашим буду эту историю рассказывать… ну, потом, разумеется! Но ржать будут! Пепе, друг мой… я могу тебя так называть?

— Да, сеньор, — ответствовал Пепе с большим достоинством, шевельнув внушительным пузом и пулемётными лентами, примотанными к оному. Мексиканец отчаянно напоминал революционного матроса, загулявшего сразу после революции. Огромное сомбреро, щедро украшенное яркими ленточками и образками святых добавляло колориту.

— Слава богу, — искренне сказал Берти, — твой образ, Пепе, будет отпугивать страшилищь из моих ночных кошмаров.

— Рад буду помочь, друг мой, — с достоинством ответил Пепе, отчего уже я спрятал лицо за шляпой.

Пепе порекомендовал мне Родригес, охарактеризовав того наилучшим образом.

— Не обращай внимания на маску дурачка, — серьёзно сказал испанец, — умнейший человек, даром что грамоту еле-еле освоил.

— А его не обижают? — Спрашиваю с некоторым сомнением, — с маской дурачка?

— Что ты! Стрелок отменный и силён как бык, а пообщаешься немного, так и полюбишь его. По маской дурачка скрывается не только острый ум, но и золотое сердце.

— Скрывать-то зачем?

— А… толком не знаю, но была там какая-то тёмная история, ещё в детстве. Несколько лет Пепе умалишённым пришлось притворяться, ну и… прилипло немного. На эпатаж внимания не обращай, он моё доверенное лицо. Никто о том не знает, кроме тебя. Если вдруг что — выслушай его со всей серьёзностью.