Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

Клубы едкого дыма обволокли голову хозяйки квартиры, но она не обратила внимания.

– Хочешь сказать, что Феликс Эдмундович…

– И Менжинский. И Луначарский. И Рыков, и Трилиссер, и много кто ещё.

– Налей ещё, – протянула стакан.

Теперь и закуска пригодилась. Хотя самогон всё ещё не вступил во владение телом.

– Гриш, но что это за страна, которой управляют… машины!

– А что? Получше многих будет. А ты что предлагаешь? Захлебнуться в жалости и соплях? Котят надо топить, иначе скоро в доме кошек станет больше, чем клопов.

– Но человек всё-таки должен оставаться человеком.

– Надь, человек и без минус пятого делал такое… Вспомни хотя бы татаро-монгольское иго и Чингисхана. И нормально жил, даже не чесался. Хотя нет, клопы были уже тогда, – с совершенно серьёзным лицом пошутил чекист.

– Но человек должен отвечать за свои поступки! И перед государством, и перед людьми. И перед собой…

Сыроежкин подцепил вилкой кусок селёдки и отправил в рот, зажевав чёрным хлебом.

– Мы просто исполняем роль хищников в государстве. Умных хищников, заметь, которые знают, куда и на что идут, знают, какую жертву и ради чего придётся принести. Если не мы, то это сделает кто-то другой. Только с другими целями.

– Это всё можно сделать и без минус пятого.

– Нельзя, Надюх, нельзя. Если у всех вокруг пистолеты, глупо оставаться с луком и стрелами. Дефензива нас жмёт, Сюртэ [6] Французская криминальная полиция. лютует. А Сигуранца [7] Политическая полиция в Румынии. вообще такие отморозки, что им и без агрегата всё до одного места. Если перед ними расшаркиваться, то мы никогда не выберемся из этой ямы.

Они помолчали. Бутыль пустела, тарелка тоже.

– Я могла не убивать Мишу, – тихо сказала.

– Могла, – согласился Гриша.

– Если бы пошла не вдовой , то не стала бы настоящей вдовой.

– А ты уверена, что ликвидировала бы цель?

– Не знаю, – подумав, ответила Зинина.

– Тогда правильно, что пошла вдовой .

Внутри у Нади всё взорвалось. Хотелось кричать: «Как же так?! Он же был твоим другом! Что ты несёшь?» Но промолчала.

Время близилось к полуночи, но темнеть начало только-только.

– Его не должно было там быть, – перед глазами встало красное пятно на подаренной рубашке. Слёзы взялись, казалось, ниоткуда в сухих до красноты глазах. – Я не хотела его убивать.

– Он бы не позволил убрать Карло.

– Я не хотела его убивать!

Рука нырнула к левой подмышке, но, обнаружив, что кобуры нет, с силой ударила по столу, сжимаясь в кулак. Вилки звякнули о тарелки, подскочили пустые стаканы. Зинина плыла, но не могла понять, то ли от самогона, то ли от отката.

– Пойдём-ка спать. Хватит на сегодня. Тебе ещё на доклад, отдохнуть надо.

Хозяйка с сожалением посмотрела на недопитый самогон и ломтики колбасы. Спать не хотелось, хотелось крушить и жечь. Но за годы дружбы она уверилась, что лучше Сыроежкина никто не чувствует норму. Если сказал: хватит, – значит хватит. Ни стопкой раньше, ни стопкой позже.

– Гриш, спасибо тебе. – Стоя в дверях квартиры, Надя прижалась к крепкому плечу. Пахло махоркой и чем-то родным: то ли порохом, то ли потёртой кожанкой.

– Люгер я пока заберу, – сказал Гриша. – Он хоть и не заряжен, но не поверю, что у тебя дома нет патронов.

Она хотела возразить, но снова промолчала. Да. Пистолет сегодня лучше отдать.

Гриша обнял крепко-крепко, затем чуть отстранил и поцеловал в лоб. Наде как-то довелось присутствовать на семейном торжестве Сыроежкиных, и там чекист так же поцеловал младшую сестру.

– Спи. Если что – бутыль я оставляю. Но не рекомендую.

Хозяйка кивнула и закрыла дверь. Из-за неё ещё доносились удаляющиеся шаги, а потом Надя осталась наедине с собой.

– Добрый вечер, Феликс Эдмундович.

– Добрый, Наденька. Слышал, всё прошло успешно?

– Так точно. Николай Семёнович Чхеидзе покончил жизнь самоубийством. Видимо, вдали от родины потерял силу сопротивления и веру в революцию. На столе была обнаружена предсмертная записка. Нашему агенту в Париже передана информация о смене места дислокации.

Надежда Петровна вытянулась перед Дзержинским, произнося необходимые слова, а сама жадно изучала его лицо. Глубоко посаженные глаза не моргали, казались парализованными.

– Непредвиденные обстоятельства?

– В доме Николая Семёновича я встретила своего мужа, меньшевика Михаила Зинина. Пришлось ликвидировать – он пытался помешать.

– Сочувствую.

Феликс Эдмундович высказывал соболезнования, хвалил, улыбался, даже предложил внеочередной отпуск, но Надя знала, что это холодная, расчётливая игра. Он – вдовец , а значит, ничто не мешает убить её прямо сейчас, если понадобится. «Котят надо топить», – вспомнила Гришину фразу. Сейчас как раз чувствовала себя таким котёнком перед немигающими глазами удава.

– Спасибо, Феликс Эдмундович, но я в порядке. Думаю, что в ближайшее время смогу приступить к выполнению следующего задания.

– Очень рад это слышать, – серьёзно произнёс он, и мурашки покрыли кожу женщины. Показалось, что сейчас была на грани. Что ответь по-другому – и не было бы больше верного чекиста Нади.

– Служу революции!

– Вижу. Но ты всё же отдохни с месяцок. А потом приходи на минус пятый. Только сначала ко мне загляни.

Надежда кивнула и вышла из кабинета.

Будто неживая добралась до дома, и тут её начало трясти. Наполнила стакан из вчерашней бутылки и выпила махом, но дрожь не прошла. Упав на кровать, постаралась успокоиться. Взгляд остановился на дипломе, висевшем на стене: между завитушек крупными буквами красовалась надпись «За верность».

Лето вошло в зенит, когда Надя снова встретилась с воробьём.

– Везёт мне на вас, – улыбнулась женщина.

– Скорее мне на вас, – ответил парень, расцветая ответной улыбкой.

Уже не спрашивал, как зовут. Торопливо вписал данные в журнал и полез за ключами от бункера.

«Жарко же, а она оделась, будто на Северный полюс, – удивлялся молодой чекист, украдкой пытаясь разглядеть фигуру, скрытую широкими брюками и мешковатым пиджаком. – Наверное, чтобы пистолет не привлекал внимания».

– Прошу, – сказал парень, открывая дверь, но Зинина, к удивлению, не пошла туда, а шагнула к открытому окну.

Солнце слепило глаза, на ярко-синем небе ни облачка. Налитые соком тяжёлые листья клёнов развернулись к свету. Всё дышало спокойствием и сытостью, нежась в полудрёме. Надя набрала полные лёгкие свежего воздуха и замерла на секунду, разглядывая парившую в небе одинокую птицу. С такого расстояния невозможно определить кто это, но и не надо. Она ощутила чувство полёта, разделила его с птицей. Та нырнула вниз, к земле, и Надя, отшатнувшись, нырнула в проём бункера.