Алекс Бор - Историкум. Мозаика времен [Сборник]

– Глядите, не вздумайте воротиться! Знаете, что тогда будет. А то, вестимо, земля наша – для всех лакомое место!

Меж верхних отростков шара-стрельца, стоявшего последним в очереди отъезжающих, задрожал воздух.

– Пожалуй, не лучшее, – прозвучали слова.

Так проводили и второй корабль.

Банкет в честь блестящей виктории князь Чернышёв великодушно предложил устроить не в своём доме, а в редакции «Заболоцких ведомостей», дабы уважить госпожу Погодину как автора триумфальной идеи. Впрочем, в помещении редакции не нашлось довольно места, посему столы поставили прямо на улице, пред зданием, благо погода не составляла к тому препон. Организацией застолья заправляла бабушка госпожи Погодиной, Полина Сергеевна, весьма действовательная старушка.

Народу собралось изрядно. Все почитали память павших и славили победу.

– До сей поры поверить не могу, – обратился князь Чернышёв к Невровскому, сидевшему от него по правую руку. – Как можно было знать, что ваши адвертации так верно поделят пришельцев на части?

– Ничего мудрёного, – отвечал Пётр, – таково уж известное свойство рекламного ремесла. Мужчину следует сперва похвалить, сказать, что он на все стороны молодец, а затем и бери его тёпленьким! «Если ты теперь купишь эти панталоны со штрипками да эту бекешу со складками, так и будешь вовсе король!» Даже ежели он слаб по мужской части, то и тут сперва представляется, что он порадовал целый китайский монастырь или султанский гарем, а уж только что после присовокупляется, что в том ему сметана немного помогла. Не то дамы. Их сестру не расшевелишь без того, чтоб припугнуть. Мол, ты и не довольно румяна, и не довольно бела, не довольно стройна и не довольно полна. Но вот коли купишь это платье с воланом да чепец с бантом – сойдёшь за красавицу… А что шары наши не на воинские специальности разделялись, а на два природных пола – уже это госпожа Погодина сообразила. Оно ведь и у людей сходственным образом: мужчины стреляют, женщины дают им силы. Мужчин в мире существует поменее, женщин поболее…

– Гости дорогие, а что ж сметанку никто не кушает? – возвысился над застольем голос Полины Сергеевны. – Наша, заболоцкая! Густая-прегустая, даже ложка стоит!

– Бабушка, ну что, право, за фантазии в вашем возрасте! – засмеялась госпожа Погодина.

Старшина Василько то и дело ронял голову на грудь и тут же дёргался, как от разряда тока: эх-мать, только б не заснуть, управляя диапроектором! Политрук Николаенко читал лекцию для свободного от вахт состава крейсера, поскольку в графе «Культурно-просветительская работа» за этот квартал недоставало трёх галочек, а до конца квартала оставалось ровно три дня.

– Вот в каких невыносимых условиях трудились парижские продавщицы в конце XIX века, что с предельным натурализмом и честностью показал прогрессивный французский писатель Эмиль Золя. Без всяких прикрас романист обнажил подлую сущность эксплуататоров…

Лекторий должен был растворять свои врата пред командой крейсера еженедельно, но политрук весь отчётный период был занят неотложными делами, так что последнюю неделю «сибиряки» просвещались самым культурным образом. Завтра и послезавтра «Сибири» предстояло повысить свой интеллектуальный уровень ещё на двух лекциях, так что число спасающихся на гауптвахте за последние дни резко возросло. – Не имея возможности питаться в условиях советской столовой, несчастные продавцы громадной торговой машины по целому часу вынуждены были проводить за скудной трапезой, завтракая хлебом, вином, каким-нибудь мясом или рыбой, рисом с тёртыми сухарями и вареньем, – Николаенко, как обычно, говорил негромко, не повышая тона, но в голосе его чувствовался скрытый гнев в адрес эксплуататоров и искреннее сочувствие трудящимся далёкого XIX века. – Мужчинам приходилось ещё трудней, чем продавщицам: официанты приносили только второе блюдо, десерт и кофе, а вино и первое блюдо измождённым труженикам приходилось получать в раздаточном окошке…

Василько не повезло – его проступок сочли недостаточным основанием для уставного наказания. Подумаешь – разлил кисель в столовой! Механики, чтоб свалить с занятий, вылили кастрюлю перед каютой вице-адмирала. Били, так сказать, челом. Комаров намёк понял – освободил механиков от посещения лектория, отправил, вот добрая ж душа, на гауптвахту.

А Василько только начальник столовой обругал, да ещё и нажаловался падле очкастой – самому Николаенко. Так что теперь старшина сидел за проектором, пытаясь совместить кадры диафильма с бодрым и нравоучительным рассказом политрука.

– Возмущение у читателя, несомненно, вызовет и тот факт, что в столовой жадного капиталиста в целях экономии на работниках кухни не была организована нарезка хлеба. Усталым труженикам приходилось хлеб нарезать самим, кто сколько хочет, от общей буханки. Некоторые сотрудники, не в состоянии удовлетворить голод скудными порциями, до отвала наедались хлебом, чтобы хоть как-то набить желудок после мяса, риса, вина и варенья…

Говорить Николаенко мог три часа кряду. Глотнёт воды из графинчика – и дальше понесла его нелёгкая по кочкам да расколдобинам. И так мировой империализм приложит, и эдак. Ну хоть бы какой метеорит в обшивку врезался! Хоть бы силовые поля сбой дали, да тревогу б метеорщики впилили! Но нет. Утром – политинформация, вечером – лекторий. Хоть сдохни тут, но советский человек должен нести сквозь звёзды передовую культуру и непременно высокую сознательность.

– Раскроем страницы фотокниги. Гнев и возмущение трудящихся торгсектора передают слова героя Золя… Цитирую: «Вот ведь никогда в этом паршивом доме не дадут жаркого! – проворчал Гютен, посмотрев на меню, написанное на чёрной доске над окошечком. – Глаза бы не глядели на их говядину и рыбу!»

– Не то, шо в нас, – подал голос глава энергетиков. – Так и глядим в эту кильку да тушёнку, так и глядим…