Олег Касаткин - Да здравствует Государь! Три книги в одном томе

– И не говори, милосливый государь, не много – хоть и не так чтобы мало – не более тридцати пяти – сорока рублей за месяц. Мастера то – мастера – по сотне бывает… А мы – когда к празднику зелененькую выпишут и то радость. – Что скажете Аманд Егорович? – Так ведь – вы… эээ поймите – у нас лишь недавно миновал кризис… – развел генерал руками. Не год – с восемьдесят второго по восемьдесят шестой продажи падали. Завод казенных ссуд не имеет-с – живем с выручки. И без того стараемся не снижать тарифы… – А чего ты Сысой не отдыхаешь? – осведомился Георгий. Вроде народ по домам распустили. – Так это…Паровоз вот … обихаживать ужо. Смазывать, ну всякое такое… Вот топку чистить. Резак нужен – он показал на здоровенный лом по-змеиному вытянувшийся на кирпичах пола. Как оказалось на стоянках лежа под паровозом, держа один конец этого резака двумя руками, пропуская его между колосниками топки, нужно подрубать накопляющийся там шлак. – А зачем? – Чтобы значит проходил воздух, иначе топка гореть не будет… – пояснил машинист. – Ну вот – что вы скажете? – повернулся Георгий к инженеру. Не так уж и совершенно ваше детище как посмотрю. – Тут боюсь ничего нельзя поделать! – развел Лопушинский руками. Где уголь там и шлак… И даже если заменить нефтью – то топку все равно придется чистить – форсунки закоксовываются – и это даже сложнее – паровоз для этого должен полостью остыть. Немцы какое то время назад экспериментировали с пылеугольными топками – но насколько я знаю толку не добились. Пока во всяком случае.

Увлекшись разговором с Лопушинским царь не заметил как нервничает Кауфман. По хмурому лицу ходили желваки, руки раздраженно теребили перчатку. Александр Александрович и в самом деле беспокоился. Вокруг – а заводе – десятки если не сотни людей. Люд разный самый – мастеровые – и стачки уже были и буйства – пусть и не на этом заводе. Да еще этот лом… В могучих мозолистых руках небритого здоровяка он неприятно напоминал какое то древнее оружие – вроде альшписа или панцершрека – какими его тевтонские предки крушили доспехи врагов. Он украдкой вытер испарину платком. А Георгий вовсе и не догадывался и близко о чем думает начальник его охраны. Напротив – взирая на этих простых русских мастеровых он преисполнился хорошего настроения. Ему вспомнилось кое-что недавно читаное по германскому вопросу – записки уехавшего в Берлин бывшего ссыльного Виктора Гена уехавшего на жительство в Берлин. Остзейский немец прослуживший полжизни в петербургской Публичной библиотеке, страстно ненавидел все русское, включая музыку и литературу. Еще в 1867 году, он писал что русские – нация варварская и дикая, народ без совести, чести, самодеятельности, спивающаяся и обреченная от этого пьянства выродиться, и еще – что нелепа мысль будто русский может водить паровоз. При этом поводов к столь дикой злобе у его почти что и не было – скорее уж обижаться следовало на «Фатерлянд». Ибо сослан и арестован он был в 1851 году за сугубо германские дела и по просьбе германских властей – как состоявший в переписке с любовницей сужденного к пожизненному заключению немецкого революционера Готфрида Кинкеля. Вину Гена доказать не удалось и он был выпущен на свободу. Но, для верности, власти обязали его под надзором полиции проживать в Туле – целых четыре года.

Показать бы ему если он еще жив вот этих простых мужиков – которые повелевают могучими железными зверьми.

Это Ген был изрядный дурак впрочем. Написал в той же статье «Опять может предстоять решающая битва при Халене, об исходе которой никто не знает. Все это уже было. Монголы, пришедшие из глубины Востока, застряли в Силезии, славяне запросто могут остановиться лишь у Атлантического океана…» Две взаимоисключающие мысли рядом – о том что русские – никчемные дикари и о завоевании ими Европы видимо совсем не смущали немецкого щелкопера. Как и то что в битве при Халене – она же Лигниц – монголы без особого труда втоптали в грязь немецко-польское войско, и увезли с поля битвы целую телегу отрезанных рыцарских ушей.

– Милосливый государь – вернул его к реальности голос Сысоя. Дозвольте мы уж пойдем – а то обеденное время пройдет?

– Да как же иначе! Заодно господа и мы пойдем – хочу узнать чем на вашем заводе потчуют работников. В темной, обширной, с невысокими потолками столовой было довольно народа: машинисты, слесаря, кузнецы… При появлении начальства они повскакивали с мест, но уже понявший планы монарха Аманд Егорович махнул им рукой – мол – продолжайте. На обед тут был борщ с добрыми ломтями мяса, на столах стояли хрен и горчица, горы ломтей ситного хлеба. Вторым блюдом была тушеная говядина с жаренным картофелем. Надо бы снять пробу – как полагалось при посещении кораблей и армейских частей. Но это не полк и не броненосец – да и ложки не захватил…

Из за двери выглянул повар – седой уже, но в довольно чистом колпаке и фартуке.

Увидя столько важных гостей всплеснул руками.

– Батюшки! Да что ж…

– Вот братец, – улыбнулся Георгий. Хотел пробу в вашей харчевне снять – а столовых приборов то и нет – непорядок!

– Как же нет? – в притворном (а может и подлинном) ужасе сжал местный кухарь руки на груди. Чтоб у Родиона Хребтова и приборов столовых для господ не нашлось?!

С поклоном он нырнул обратно в дверь и через пару минут появился таща блестящий как зеркало луженый судок, а сверху него – поставленную стеклянную тарелку со вторым и хлебом – в ней – ложка и вилка из нейзильбера.

Георгий устроившись за угловым наскоро обтертым столом снял пробу.

Скоса он не без тайного самодовольства посмотрел как вздрогнул Струве – что если харчи не устроят гостя?

Но еда в самом деле была недурна – хозяева Коломенского паровозостроительного не экономили на еде для работников – Вижу – кормят вас неплохо? – сообщил он отложив ложку. – Да – верно говорите милосливый государь! – сообщил Сысой тоже успевший проглотить свою порцию. С этим не обижают. Вот у Гужона с Бромлеем в столовой помню – чего было? Каша ячная да солонина или «гусак». – Так что – у Гужона вас гусятиной кормили? – изумился Георгий. – А ваша милость извиняюсь – улыбнулся рабочий. Не тот гусак что га-га… Это внутренности бычачьи… Одно слово, собачья жизнь была, – продолжал рабочий, – а иной раз и собаке дворовой позавидуешь. Слава Богу в Коломне место нашел – жить можно. – Гужон значит…Ну ладно. Спасибо Сысой… Георгий сунул руку в карман черт – денег то и не взял! Зачем царю деньги? Но тут рука его нашарила металлический кругляш. На свет появилась монета в пять рублей – образец недавно отчеканенный – с его портретом. Как раз перед поездкой с монетного двора приносили. – Держи! Только уговор – не пропей – купи жене и детишкам чего-нибудь или сапоги новые. Царь вот не пьет. Весь вид мастерового выразил недоверие – неужто царь может не пить? Царь – и не пить? Так он и стоял вертя монету в руках, а потом внимательно вгляделся в профиль на золоте… И пошатнулся.