Роман Грачев - Край непуганых

— Давно не курила, — сказала она. — Последний раз после похорон мужа. Сейчас точно крыша поедет.

— Так ты выброси.

— Ерунда, переживу… Сереж, ты ждешь, что я тебе поверю? Вот так сразу?

— Нет, этого я не ждал. Я и сам не сразу поверил. Поэтому и не стал откровенничать с тобой один на один. Хотел, чтобы ты послушала других. Надеюсь, ты не думаешь, что в вашем городе орудует целая диаспора сумасшедших. Тот парень, которого я навещал в больнице, тоже из наших, из Уфы. Наверняка есть и еще кто-то, но искать я больше не буду. Хватит с меня.

— Ты хочешь уехать завтра?

Она смотрела на меня в упор. Я боялся этого вопроса.

— Еще не решил. Если бы я был уверен, что городку больше ничто не угрожает, то…

— Только поэтому?

Она не докурила. Долго искала, куда бросить сигарету. В итоге швырнула ее в реку.

— Я больше так не буду, — нарочито извиняющимся тоном сказала Аня.

Из березовой рощи на площадку выехала машина, тоже такси. Остановилась на другом краю площадки. Пассажиры — двое пожилых людей, мужчина и женщина — расплатились с водителем и, взявшись за руки, направились к реке.

— Задержи машину, — попросила Аня. — Отвези меня в город.

Через несколько часов я инспектировал содержимое бара ресторана «Пушкин». Сидел у стойки, периодически подливая в рюмку виски. Первые две стопки мне налил бармен, потом я забрал у него всю бутылку. Народу за столиками в зале было еще немного, а у бара я сидел вообще в одиночестве. Костя Симанков с товарищами обустраивались на сцене, готовясь к выступлению. Увидев меня, скрипач, опрятно одетый и причесанный, приветственно взмахнул смычком. Я в ответ лишь натянуто улыбнулся. В тот вечер мне хотелось, чтобы весь этот гребаный город шел ко всем чертям…

Когда днем Аня выходила из машины у своего дома, я хотел взять ее за руку, задержать и поцеловать, но она поступила по-своему: вышла на тротуар, захлопнула дверцу, а потом нагнулась к открытому окошку.

— Счастливо, путешественник во времени!

— В пространстве, — буркнул я. — Когда мы увидимся?

— В субботу в двадцать-ноль-ноль будет видно, — со вздохом ответила она.

И ушла…

Почему я пришел именно в этот ресторан? Не знаю. Сначала хотел отправиться в «Лагуну», потому что с «Пушкиным» меня связывали приятные воспоминания, но в последний момент передумал. Я злился на этот город. Злился на Аню. Злился на Святова, который прохлаждался сейчас на больничной койке в окружении хорошеньких сестричек. В конце концов, я злился на себя. До прошедшей субботы жизнь моя текла размеренно и предсказуемо. Пусть назрел творческий и личностный кризис, но даже он вписывался в сценарий. Я бы его пережил, преодолел, занялся бы чем-нибудь другим… Но я был бы дома, и окружающий мир не взрывал бы мне мозги!

Я вспомнил рассказ отца, которому в разгар перестройки разрешили выехать с делегацией института в ФРГ (папа у меня до пенсии трудился в одном научно-исследовательском институте по металлургической части). Уезжал в эту басурманскую страну скромный и немного пугливый советский человек, живший на одну зарплату, а вернулся обалдевший от свободы фрондер. От его рассказов о тамошнем изобилии в магазинах, о красоте и чистоте городов у меня отвисла челюсть. В нашем советском черно-белом телевизоре Запад гнил и источал зловоние, а в реальности он оказался совсем другим. После этой поездки папа сильно изменился. В девяностом участвовал в многотысячном митинге на Манежной площади против главенствующей роли партии, а в августе девяносто первого был в самой гуще людей у Белого дома. Нельзя было отпускать наших людей за бугор, там их плохому научили.

Я чувствовал сейчас нечто похожее. Судьбе было угодно, чтобы я отогнул занавеску и увидел свежий снег утром третьего февраля, как персонаж Билла Мюррея в фильме «День сурка». И как теперь с этим жить?

— Надираешься, лицедей? В одиночестве?

Евгений Петровский присел на соседний стул и велел бармену налить водки. Он перекатывал во рту зубочистку, с интересом поглядывал на меня. Одет был просто, в футболку и джинсы.

Я выпил виски и только потом ответил, кряхтя:

— Долго шел.

— Обижаешь. Как ты позвонил, я сразу отложил все дела и примчался. Ты просто потерял счет времени.

— Дела у него… Все не наиграешься.

— Я уже говорил и могу повторить: бомбу я не взрывал.

— А кто взорвал?

Он всмотрелся в мое лицо.

— Э, брат, да ты уже нализавшись.

— Ничего подобного, я еще в форме. Но ты прав, я собираюсь закончить этот вечер в канаве.

Бармен поставил перед Петровским рюмку и блюдце с ломтиками лимона. Политтехнолог выпил.

— Учти, таскать я тебя больше не буду.

Народ потихоньку прибывал. Через два стула справа от меня за стойку присела симпатичная блондинка с длинными волосами и в обтягивающем зеленом платье. Со сцены донеслись звуки скрипки. Костя Симанков начал наигрывать что-то незнакомое и красивое. Через несколько тактов к нему подключились контрабас и виолончель.

— Так все-таки, кто взорвал?

— Это хороший вопрос, — ответил Петровский, вгрызаясь в кожуру лимона. — Я тоже ищу на него ответ.

— Нашел?

— Не-а.

— С ног сбился, бедолага.

— Была б нужда. Ты хоть закусываешь?

— Нет.

— Зря. Еще раз предупреждаю: я тебя не потащу. Если всерьез решил надраться, забери бутылку с собой и напейся дома.

— Какой заботливый. Соседа тоже из добрых побуждений завербовал? Он и так уже через раз дышит.

— Раскололся, старый пень…

— Ему без разницы, кто наливает.

Мне и в голову не пришло, что я сам только что сдал своего двойного агента, хотя не далее как вчера просил его молчать. Вот что делает с нами алкоголь.

Петровский заказал еще водки, выпил, закусил и придвинулся поближе ко мне.

— Так, господин хороший, пока ты окончательно не сошел с орбиты, хочу тебе кое-что сказать.

Я сделал вид, что внимательно слушаю.

— У меня действительно есть планы в этом городишке, и частично ты их раскусил. Помешать вряд ли сможешь, но если все-таки попытаешься, мне придется внимательнее присмотреться к твоей подружке.

Я дернулся, попытался схватить его за шкирку, но он перехватил мою руку.

— Угомонись, влюбленный Шекспир! Никто не пострадает, если будешь умницей. И услышь меня: я не пошел бы на массовое убийство, поэтому к бомбе на стадионе не имею никакого отношения. Не скрою, взрыв мне на руку, но отмашки я не давал.

— Допустим, — прошипел я. — Ты не хочешь поискать бомбиста?

— Нет. Я же сказал, любое безумие в кассу. Если есть желание, можешь поискать его сам. Но мне почему-то кажется, что ты решил слинять из города…

Он отодвинулся, расплатился за водку, небрежно бросив на стойку смятую пятерку.

— С деньгами, смотрю, у тебя полный ажур. Сам-то часто домой мотаешся?