Андрей Посняков - Разящий клинок [litres]

Уже начинало смеркаться, и внутри избенки сделалось темно и довольно прохладно: никто почему-то не озаботился протопить к ночи печку. Даже дровишек не припасли. Что же они тут, пленника замыслили заморозить?

Снаружи вдруг донеслись чьи-то веселые голоса… именно веселые, и, кажется, даже девичьи… Похоже, кого-то встречали…

Денис проворно взобрался на кадку и снова приник к волоковому окну, успев заметить слезавшего с лошади всадника… в сером с красным воротником, мундире Сумского гусарского полка! Давыдов на секундочку обомлел и затряс головой – не показалось ли? Да нет. На улице-то еще только начинало темнеть… да и встречать вышли с факелами.

Ну да, ну да! Серый доломан, серый ментик. Белые витые шнуры, красные чакчиры. Так и есть – сумской гусар… Или… или тот, кто в него переоделся? Беглый крепостной мужик… оборотень!

Гусар между тем спешился и, в почтительном окружении разбойников, зашагал к дому…

Кто это такой? Что это давало пленному? Пока было не ясно. Правда, все разъяснилось довольно быстро. Давыдов не успел и задремать, как на улице снова раздались голоса, кто-то отпер засов… Внесли, поставили на стол свечи… а перед столом – изящный венский стул… На который, вытянув ноги, и уселся тот самый гусар!

Ровесник Дениса, худощав, яркий брюнет с черной трехдневной щетиной и пронзительно синим взглядом. Смазливец. Такие очень нравятся женщинам.

По углам встали два мужика с пистолетами и палашами. Охрана, блин… Ну. Гусар… один-то что ж, побоялся остаться?

– Bonsoir monsieur Davydov! Je m’appelle Анри д, Эрувиль… Et, comme vous pouvez le deviner, je suis français. Je supervise les cette petite troupe. (И, как вы можете догадаться, я – француз. Курирую этот небольшой отряд.)

При этих словах гусар светски улыбнулся.

– Je savais qu’ici, tous les traîtres! (Так и знал, что здесь все предатели!) – угрюмо ухмыльнулся Денис.

– Votre état est lui-même trahi par ces malheureux. Vivre un esclave, à notre époque? Vous plaisantez? Mais, hélas, dans l’empire Russe, c’est le cas. (Ваше государство само предало этих несчастных людей. Жить рабом в наше время? Вы шутите? Однако, увы, в Российской империи это именно так.)

– Наш император дал этим людям свободу, – француз перешел на русский, которым, оказывается, весьма неплохо владел. – А за свободу нужно бороться. Вот они и борются… Впрочем, не об этом сейчас речь. Vous кtes mon cadeau, monsieur Davydov. Ou plutôt, mon cadeau de l’empereur! (Вы – мой подарок, господин Давыдов. Вернее, мой подарок императору!)

– Что еще за подарок? – Денис покусал ус.

– Для императора вы – личный враг, – охотно пояснил шевалье д’Эрувиль. – Он помнит об этом, я помню об этом, и помните об этом вы. Чего бы то мне не стоило, я доставлю вас к императору. Вы будете его пленником и…

Давыдов вдруг искренне захохотал, запрокинув голову, смеялся прямо до слез:

– Я – пленник? Смотрите, чтоб вашего императора кто-нибудь не пленил. Драпает, небось, сейчас сломя голову.

– И тем не менее мы нагоним его. Найдем.

Вот ведь упрямец! Дэн покусал губу. Упрямый французский черт. Ему бы тоже пора уносить ноги, да как можно быстрей, а вот поди ж ты…

Хотя… Вот она – ситуация! Вот он, случай… Которым осталось лишь воспользоваться, повернуть в свою сторону, да!

– Что ж, к Бонапарту так к Бонапарту, – скривив губы в улыбке, с нежданной покладистостью покивал полковник. – Честно говоря, давно хотел с ним познакомиться. Не думаю, что он меня сразу же расстреляет.

– Вряд ли вообще расстреляет, – светски заверил француз. – Обида его прошла.

– Да уж, да уж… У него нынче другие обиды. Не до меня.

Дэн лихорадочно соображал, что же делать, как воспользоваться моментом? Несколько смущали вооруженные стражи у дверей, хотя…

– Что ж, господин полковник, – почесав щетину, улыбнулся месье д’Эрувиль. – Мы с вами встретимся завтра… Да завтра, наверное, и отъедем. Надеюсь, вас покормили? Впрочем, я распоряжусь, чтоб принесли чай.

Церемонно поклонившись, шевалье покинул избенку вместе с последовавшей за ним охраной. Денис стиснул зубы: что ж, значит, завтра…

Едва только визитеры покинули узилище, гусар тотчас же взлетел на кадку, к волоковому оконцу. Видно уже плохо чего было, зато хорошо слышно… Может, кто чего сболтнет? Что-нибудь такое, что можно было бы использовать…

– Нет, нет, вы идите, – послышался баритон француза. По-русски он говорил довольно понятно, только никак не мог избавиться от картаво-грассирующей «р-р-р», путал падежи и склонения и частенько вместо звука «ю» употреблял «у». – Идите, идите, меня не надо ждать. Я постою, подышу… И полубу… Как это сказать? Лубоваться закатом.

Судя по оранжево-синему небу, закат и впрямь выдался неплохим: каким-то захватывающе грозным и красочным. Дождавшись, когда все ушли, шевалье д’Эрувиль зашел за избенку да там и затаился. Действительно – любовался закатом? Или кого-то ждал?

– Анри! – послышался вдруг приглушенный женский голос.

Денис едва не хлопнул в ладоши. Оп-паньки! А ведь и действительно – ждал. Интересно, кто же эта особа? Неужели…

– Ah, ma petite fée! Je m’ennuie de toi. (Ах, моя маленькая фея! Я так скучал по тебе.)

Маленькая фея! Однако…

– J’ai aussi raté, mignon d’Henri! (Я тоже скучала, милый Анри). Toi si longtemps… je ne pensais… (Тебя так долго не было… я извелась вся, думала…)

Насколько понимал Денис, какая-то женщина болтала по-французски довольно бойко. Неужто из дворянской семьи? Или… иногда барыни учили французскому своих служанок. Чтобы те читали им на ночь Вольтера или Расина.

– Скоро все кончится, милая Настя, – по-русски произнес д’Эрувиль.

Настя! – ахнул Дэн. Так вот это кто! Так вот оно в чем дело… тут, оказывается, любовь!.. Или – не любовь. Или ушлый француз просто цинично использовал доверчивую крепостную дурочку.

– Кончится… по крайней мере – в России. Но не во Франции! Я верю в звезду Бонапарта!

Денис скривился: ну, надо же, какой патриотический пассаж!

– Анри… – голос Насти прозвучал как-то тоскливо и тихо. – Ты… ты в самом деле возьмешь меня с собой?

– Да!

– Mais, tu es le seigneur, et je suis une esclave…

«Но ты дворянин, а я – рабыня», – тут же перевел Денис. Вернее, не надо было ничего переводить, французские слова сами собой сложились в образы прямо в мозгу.

– И что с того, моя милая? Славный маршал Мюрат родился в семье трактирщика! А маршал Ней – в семье бондаря. Неважно, кем ты родился, важно – кем стал. Именно в этом – идеалы республики, вовсе не отвергнутые императором. Свобода! Равенство! Братство! К тому же мой род давно обнищал, и, если бы не военная служба…

– Но… я не могу иметь…

– Молчи, милая… Тсс!

Послышались звуки лобзаний и тихий счастливый смех… На улице вообще-то холодало, и эти голубки вполне могли наворковаться и отправиться в избу…

– Hé, les enfants de l’amour! – громко крикнул Денис. – Эй, дети любви! Кто-то, кажется, обещал мне чай… Можете и сами заглянуть… а то так скучно.