Вадим Тарасенко - Фаворит из будущего [publisher: SelfPub.ru]

– Стало быть, английская колония в Америке через два века будет править миром?

– Пытаться править, – уточнил Александр.

– Раз ее деньги по всему миру силу будут иметь, то считай и весь мир стал одним государством, американским.

«А ведь зрит в корень!», – Александр не мог не согласиться с Ломоносовым.

– Вот поэтому Россия и восстала против этого. Не хочет она быть колонией Америки. Да и вообще, восстала она против всего западного мира, – вслух произнес он.

– Чего ж так?

– Не туда пошел Запад. Непотребств в нем много стала. Ведь свобода имеет и другую сторону. Гомосексуализм… содомия, – Чернышев вспомнил старый термин этого слова, – стала в почете, бесстыдство тоже. А кто восстает против такого порядка, того просто уничтожают.

– Ну, прямо как накануне Апокалипсиса, – тихо проговорил хозяин дома, а потом громче добавил. – Чудны дела твои Господи. Люди стремятся к прогрессу, свободе, а в результате получается, что шагают прямиком к своей могиле. Кабы услышал от кого-нибудь, на смех поднял, что б небылицы не рассказывал.

– Нет, это не небылицы, – возразил Александр. – Вы думаете, я мошенник?

– Не знаю, что и думать, сударь. Уж больно необычную и страшную картину вы нарисовали.

– Михайло Васильевич, я вам уже рассказал, как попал к вам, в восемнадцатый век. Специально не готовился. Но кое-что из двадцать первого века у меня есть. Смотрите, – и Чернышев протянул Ломоносову фонарик.

– Что это?

– Фонарь, – Александр в руках ученого нажал кнопку и тот ярко вспыхнул своей светодиодной лампочкой.

От неожиданности академик выронил вспыхнувший предмет. Чернышев быстро его поднял, провел световым лучом по себе, показывая, что это безопасно.

– Многократно ярче лучины и без всякого дыма, – тихо проговорил Ломоносов.

– И без всякого огня, – парень дотронулся фонариком до руки ученого. – Вы правы. Светит он очень ярко. Велите затенить комнату.

– Анисим! – крикнул хозяин дома.

Прошла минута. В гостиную никто не вошел.

– Каналья глухая! – Ломоносов распахнул дверь в комнату и еще раз зычно крикнул. – Анисим!

В этот раз слуга отозвался. В проеме возникла его заспанное лицо.

– Опять спишь! Ох, быть тебе поротым. Шторы закрой! Живо!

Слуга поспешно исполнил приказание. Чернышев взял фонарик и направил его на стену. На ней ту же образовалось яркое пятно. Парень начал водить им по мебели, полу, потолку, стенам.

– Прямо чудо какое-то дивное! – ученый осторожно вновь взял в руки тривиальную для двадцать первого века вещь. – Далеко люди в знаниях о природе продвинулись. Я даже не могу и помыслить, как это устроено.

– Электричество. Точно такое же, как и в молниях, с которыми Вы экспериментировали.

«Ну, прямо, как экзамен сдаю. И кому, самому Ломоносову! Э, нет, бери больше. Ты самому Ломоносову лекцию читаешь!», – эта мелькнувшая мысль вызвала у парня улыбку.

– Вы, сударь, повеселели.

Александр откровенно рассказал о своих мыслях.

– Самому Ломоносову… Стало быть я у моих потомков в большой славе нахожусь, – произнес хозяин дома. Голос его дрогнул.

– Да, Михайло Васильевич. В очень большой. Вы считаетесь основоположником ряда направлений в науке. Вам поставлено много памятников. В честь вас назван Московский университет, улицы, горы и даже, по-моему, кратер на Луне.

– Далеко, наверное, наука ушла в вашем двадцать первом веке.

И вновь Александр целый час читал лекцию русскому гению, только теперь о достижении науки. Он видел, как еще больше заблестели глаза у Ломоносова, а на щеках даже выступил небольшой румянец.

– Самолет, компьютер, вертолет – медленно, словно пробуя на вкус, произносил незнакомые слова Михаил Васильевич.

– Да, вертолет. Впервые такой аппарат изобрел Леонардо да Винчи. Потом Вы, не зная о его трудах, изобрели повторно. Но зато у Вас вертолет имеет два соосных винта, чтобы аппарат не крутило. Да Винчи до такого не додумался.

– Что Вы намерены, сударь, далее делать? Может, поступите в Академию? Только вот некрасиво будет получаться, ежели Вы будете чужие изобретения за свои выдавать. А как по-другому сделать, даже не мыслю…

– Это потом. Разберемся, Михайло Васильевич. Есть дело поважнее. Очень поважнее!

Александр рассказал недалекое для 1761 года будущее. На этот раз рассказ занял двадцать минут.

– Стало быть, императрице Елизавете Петровне жить осталось полгода?

– Да, 25 декабря она умрет. На престол взойдет ее племянник, Петр Федорович.

– Я всегда мыслил, что негоже немцами российскую землю засорять. Сейчас везде немцы – при дворе, в Академии, в Сенате. Теперь уже и на престол почти немец взойдет. Для него ж немецкий язык родной.

– Взойдет и подпишет мирный договор с Фридрихом Вторым, и Россия потеряет все, что добыла. Но самое страшное, что окрепнет Пруссия, сплотит все немецкие земли и… ну а дальше я уже Вам говорил, вот что это все выльется. Две мировые войны и сотня миллионов убитых.

Ломоносов слушал Александра, наклонив голову, показывая тому свою обширную плешь.

«Вот в чем преимущество париков. Лысин не видно! Кобзон не в том веке родился», – невольно мелькнуло в голове Александра, и он с трудом подавил абсолютно неуместную сейчас улыбку.

– Стало быть, Петр Фёдорович не должен взойти на престол, – наконец тихо промолвил хозяин дома. – Как Вы сударь мыслите это сделать? Опять дворцовый переворот? Хотите опередить великую княгиню?

– Не знаю, Михайло Васильевич. Для дворцового переворота нужны люди. У Екатерины это братья Орловы. А у меня кто? Я же здесь, кроме Герасима, Григория и теперь Вас никого боле не знаю. Нет у меня положения в обществе, чтоб влиятельных людей на свою сторону перетянуть.

– Но я в этом деле тоже вам не помощник. Я вот сейчас с Вами, сударь, разговоры крамольные веду и побаиваюсь, как бы за них меня в кандалы не заковали.

– Мне нечего на это ответить. Я пришел Вам, как умному человеку и патриоту России. Как человеку, который написал:

– Хорошо, сударь, что Вы от меня хотите?

– Только одного. Чтобы вы провели меня во дворец. Я должен как-то познакомиться с великой княгиней. Только с ее помощью я смогу помешать подписанию этого позорного для России договора. Это раз. Во-вторых, я не оставляю надежду продлить года жизни государыни российской Елизаветы Петровны.

– Каким образом? Что предначертано Богом, человек не в силах изменить.

– Богом да. Но я полагаю, что смерть Елизаветы Петровны предначертана не Богом, а английской разведкой. Сейчас лекарем у государыни служит шотландец Джеймс Маунси. Лечить он императрицу будет недолго. Всего девять месяцев. После чего она умрет. И тут же от Петра Федоровича сей лекарь получит чин тайного советника и сохранение должности главного царского медика. Это все равно, что помер какой-нибудь купец первой гильдии, а наследники его лекарю дом подарили или на выезд четверку коней с лакированной каретой. После того, как Екатерина придет к власти, шотландец тут же сбежит. Построит дом себе и от него пророет подземный ход. Так, на всякий случай. Потом пророет еще один с «лабиринтом, так что у каждой камеры было по две двери, ведущие порой в тупики и ловушки». Вот как человек будет опасаться получить благодарность из России. Английское правительство решит пожаловать лекарю титул барона. Но не успеет претворить это в жизнь.